Ищу Окуневскую и нахожу ее в углу главного зала в компании с какими-то поразительными личностями. Дело было в мае, а те сидят в норковых шубах. Предлагаю: «Татуль, давай я тебя домой отправлю». Конечно, был на нее зол, но спасибо, что живая! «Нет, вот мои новые друзья. Это цыгане, я поеду к ним в табор. Не волнуйся».
Мою бабушку, кинозвезду Татьяну Окуневскую, освободили из лагеря в 1954-м. Осужденная на десять лет за антисоветскую агитацию и пропаганду, она отсидела шесть и вышла на свободу лишь благодаря смерти Сталина. Мне было два года. Мои родители сразу пригласили ее жить к себе. Квартира на Большой Молчановке по тем временам считалась большой, но комнат — всего три: кабинет, где папа, потомственный врач-гомеопат Давид Теодорович Липницкий, принимал пациентов, гостиная и спальня. Мы с младшим братом Владимиром до школы обитали на даче. Окуневскую поселили в гостиной. В первый же месяц Татуля — так Татьяну Кирилловну звали в семье — сообщила, что хочет созвать гостей. Отец организовал банкет. А когда подошел назначенный час, они с мамой ушли, чтобы не мешать чужому празднику. Вернулись поздно ночью. Бабушка встретила их сильно навеселе и в свойственном ей стиле оскорбила зятя при засидевшихся гостях. Что уж скрывать: выходка была антисемитской. При всем своем очаровании временами Окуневская превращалась в абсолютно несносного человека.
Так русская и еврейская ветви моей семьи впервые схлестнулись. Папа не простил тещу. «Инга, я сниму твоей матери хорошую комнату неподалеку, на Арбате. Жить с ней не смогу», — сказал он маме. Татуля переехала, много лет меняла одну коммуналку на другую, пока не купила кооператив на Таганке, а в конце концов осела на Масловке. Она не была злопамятна, но отца не любила и при случае ехидно над ним подтрунивала.
Однако при всех сложных отношениях с зятем Окуневская ни разу не отозвалась неуважительно о моих дедушке и бабушке Липницких. Они при детях тоже никогда не комментировали ее экстравагантное поведение, да и виделись крайне редко. Люди были абсолютно противоположные, как лед и пламень. Одни — выдержанные евреи, знающие, почем фунт лиха, и оберегающие комфорт, которого добились в результате честной работы. И совсем другая — та, которая своими руками разрушает собственную судьбу.
