В тот день мы сидели втроем с Мамоновым. Я ушел спать, а Вова остался с Петей, который тоже приобщился к спиртосодержащим химикатам. Петра вывернуло, это его и спасло. А брата я поутру отвез в «Склиф», но там, увы, его упустили. Тяжелая для меня история, мы были очень близки. Это случилось в марте 1985-го.
На поминках в ресторане «Русалка» в саду «Эрмитаж» собралось человек двести. Пел Петька, из Ленинграда приехал Витя Цой, с которым у Вовы сложились семейно-нежные отношения, несмотря на то что брат устроил дебош на его свадьбе с Марьяной. В то время я уже плотно общался с рок-музыкантами и играл на бас-гитаре в группе «Звуки Му». Хотя до тридцати одного года о музыке даже не думал.
Уже в двадцать лет, влюбившись в свою будущую жену, я понял, что теперь должен чем-то зарабатывать. И возможность представилась. В мае 1972-го Москву посетил американский президент Никсон, разумеется, в переговорах участвовал и Суходрев. На них было достигнуто тайное соглашение о порядке эмиграции евреев из СССР. На первом этапе им запретили вывозить почти все ценное — и рубли, и валюту, и антиквариат. Все, кроме икон!
Таможня пропускала чуть ли не по пять «досок» на члена семьи. Именно это обстоятельство помогло мне обрести профессию. Мой приятель Саша, сын знаменитого спортивного фотографа Льва Бородулина, будучи «отъезжантом» и способным бизнесменом, сразу начал искать иконы по деревням и снабжать ими будущих эмигрантов. Я быстро втянулся.
Когда о моих занятиях услышали отец и бабушка Анна Эммануиловна, они удивились: зачем? Ведь в СССР иконы даже на реализацию в антикварные магазины не принимали. По большому счету, этот вид русского искусства можно было увидеть только в Третьяковской галерее. Но мы к тому времени продавали их уже иностранцам, поскольку эмигрантам иконы к вывозу вскоре запретили.
Для церквей «государственного» вероисповедания — то есть подчинявшихся Святейшему синоду — в XIX веке хорошие иконы писались нечасто. Дворянство о них и вовсе забыло, в деревнях вошли в моду иконы на жести, бумажные, совсем уж дешевенькие образа. А вот староверы поддерживали традиции, сберегли династии своих иконописцев, которые продолжали работать так же, как их далекие предки.
Конечно, маститые коллекционеры-художники, например Николай Воробьев, Илья Глазунов, ездили по брошенным церквям, из которых к шестидесятым годам местные жители еще не успели растащить по домам и сгубить все древние большие храмовые иконы. (Собственно, уничтожалась «лишь» живопись: иконные доски из качественной высушенной древесины отлично шли на изготовление дверей, столов, ставен, крышек на погреба, а в особо печальных случаях — и полов для свинарников.) Но я был совсем молод, и меня тогда вполне устраивали небольшие раскольничьи образа XVIII—XIX веков.
