Работа и все, что с ней связано, — это моя вотчина, моя болезнь, моя страсть, моя печаль и мое счастье. Меня не интересуют путешествия, я не люблю спорт. Было время, по идейным соображениям лет десять не ел красного мяса. Это принесло пользу, уменьшилась агрессия. В мясе она точно есть, а я и так человек страстный. Когда начинал карьеру режиссера, был из тех, кто кидался пепельницами, орал, лез на стенку. Но это наша общая ошибка, режиссерская карма. Я тогда чуть не разругался с близким другом Димой Певцовым.
Повесть Джона Стейнбека «О мышах и людях» внедрилась в меня сразу, как только прочел. Я был ею одержим, еще до Америки предлагал Сергею Голомазову поставить по ней спектакль со мной в главной роли. Мы с ним даже начали репетировать. Но потом я уехал. Девять лет этот спектакль снился — не оставляла уверенность, что он состоится и что у меня появится свой театр. Так и случилось: сегодня моей «Фабрике театральных событий» исполнилось двадцать два года!
А началось это так: приятель привел однажды в дом своего друга-бизнесмена. Сидели разговаривали, я поделился планами поставить «Люди и мыши». И вдруг он спрашивает:
— Что тебе нужно, чтобы начать?
— Артистам платить пять долларов в час (это была минимальная зарплата в Америке, а для России 1995 года приличные деньги) и электрический чайник, чтобы заваривать чай во время репетиций.
Он дал мне денег, я приступил к постановке. Сначала утвердил на главные роли Диму Харатьяна и Диму Певцова, но вскоре мы с Певцовым поняли, что нам не стоит работать в такой плотной связке — иначе разругаемся. В спектакль пришел Саша Балуев. Это был год его триумфа — на экраны вышел «Мусульманин», где Саша блистательно сыграл. И вот через девять месяцев дожили до премьеры спектакля, о котором я мечтал девять лет. Первый показ прошел в Рязани — на родине моего спонсора. А потом нас приютила под крышей Театра Моссовета Валентина Тихоновна Панфилова — сегодня она там директор, тогда была замом. Бог посылает нам светлых людей, и все складывается. Наносящая душевные шрамы постановка «Люди и мыши» зацепила зрителей, запомнилась. С ней мы отутюжили пространство от Владивостока до Калининграда, много раз показывали спектакль в странах ближнего и дальнего зарубежья, собирая аншлаги. За двадцать лет я переиграл в нем все роли, кроме женской. Затыкал собой дырки, если кто-то из актеров болел или напивался.
Но вершители театральных судеб нас как будто не замечают, в отличие от тех режиссеров, которые позволяют себе гадить в души зрителей, думая, что они — мессии. Специально сходил в МХТ на «Идеального мужа», высидел два акта из трех. Никакой это не театр, это глупо, неталантливо, претенциозно и очень вредно для душ человеческих.
Спросили однажды у Олега Николаевича Ефремова, чем отличается плохой спектакль от хорошего. Мастер ответил просто: «Если есть мурашки, спектакль хороший, нет — плохой». Если театральное зрелище вызывает сочувствие, сопереживание, сострадание, режиссер достоин уважения. А вот современные постановки большинства модных режиссеров, к несчастью, зачастую могут рождать только рвотные позывы. Никаких вдохновенных струн души они не затрагивают, выходишь с ощущением ужаса и кошмара. Аргументы, что на спектаклях «нескучно» и сидит полный зал, не работают: в Китае собирались и не такие толпы, чтобы увидеть казнь. Напомню, самое нескучное кино — порнография и организм реагирует на нее довольно четко! Но является ли порно искусством, поводом к работе с людскою душой?
