— Это я.
Их лица не предвещали ничего хорошего:
— Вам придется проехать с нами.
— Но у меня вещи в вагоне!
— Не беспокойтесь. Мы их заберем.
По дороге ему показалось, что везут на Лубянку. Однако машина свернула и въехала в Спасские ворота. Затем вся процессия вошла в один из подъездов дома правительства, и через несколько минут папа оказался в кабинете председателя Совнаркома Вячеслава Молотова. Тот шагнул к гостю: «Нехорошо, Борис Петрович, были в Москве и даже не попытались встретиться со своим родственником!»
Они посидели, поговорили, на этом и расстались. Никакого высокого покровительства папа не знал. Зато разнесся слух, что Чиркова арестовали. И когда он вернулся в Ленинград, от него стали шарахаться: на глазах у всех человека вроде забрали, а он вдруг живой и невредимый появляется. Что-то здесь не так...
Я училась в одном классе с Ларисой, внучкой Молотова. Была у них дома на улице Грановского, в потрясающей квартире. Совершенно обалдела от того, что в двух сортирах на полу лежали настоящие шкуры с лапами. Квартира самого наркома была на той же площадке, что и у его дочери, зашли к ним. Жемчужина так долго меня разглядывала, что стало не по себе. Она казалась очень властной. Наконец я не выдержала и спросила:
— Можно я пойду?
А Полина Семеновна ответила:
— Вся в мать!
Помню, как Лариса пришла ко мне, когда дедушку сняли, рыдала на плече. Почему она выбрала для этого именно меня, не знаю. Мы с ней не были особенно близки.
Однажды вечером услышала родительский разговор о себе: «Она же гуманитарий». Я за это ухватилась и забила на точные науки. Мне нравились география и история, об артистической карьере и не мечтала, наслушавшись дома разных разговоров. Легенды театра (теперь об этом можно так говорить) все время сомневались в себе: «Роль не получилась. Может, надо уходить из профессии? Не имею права...»
Я писала рассказики, папа решил, что «владею пером», и стал мечтать о дочке-журналистке. Он показывал что-то Шерговой, та нашла, что у меня хороший слог. После школы я сначала поступила на театроведческий, мы учились на одном курсе с Мишей Швыдким, но после трех лет сбежала. Пока родители были на гастролях, поступила на актерский факультет ГИТИСа. На нашем курсе все были гении, лишь я одна портила картину, такая зажатая и неуверенная, что просто беда. Но главное — на мои плечи тяжелым грузом легла борьба с известной фамилией.
Отец очень огорчился, узнав, что я пошла учиться на актрису, но не сказал ни слова. До третьего курса не звала его на наши студенческие спектакли, да и он не выказывал такого желания. Оба боялись! «Если увижу — что-то не так, я твои документы заберу», — предупредил он как-то.
И вот в ЦДРИ с Мишей Филипповым и Стасом Садальским показываю отрывок из пьесы Штейна «Океан». Мы с Мишей стоим спиной к залу, а Стас — лицом. Вдруг он шепчет: «Борис Петрович здесь». Все-таки решился! Так с ребятами волновались, что очнулись, лишь когда занавес закрылся. Папа пришел за кулисы, обнял и сказал: «Мне за тебя не стыдно!» И дело пошло, роли стали получаться...
