Мы с отцом начали работать в одном театре и даже были заняты вместе в спектакле по пьесе Сухово-Кобылина. Я играла его дочку Лидочку. Как-то решила попросить папу выйти на сцену чуть позже — мне нужно было сказать слова и выдержать четверть паузы. Но помощник режиссера остановил: «Мила, лучше ничего ему не говори. Он стоит за кулисами, про себя считает секунды, волнуется: «Я попал?» Партнером отец был замечательным, никогда не тянул одеяло на себя и при этом так входил в образ, что на сцене находился не Борис Петрович Чирков, а Муромский или Белокопытин. Лишь иногда глаза блеснут по-домашнему: мол, давай, дочка, — и тут же снова передо мной не родной человек, а коллега. В постановке «Пока арба не перевернулась» моя героиня обращается к нему со словами, которые я до сих пор повторяю: «Всю жизнь буду благодарить тебя, отец!» А в телеспектакле «Машенька» встретилась вся наша семья: к нам присоединилась мама. Я играла папину внучку...
Помню, в гости пришел Николай Черкасов. Как потом сказал отец, «какой-то перевернутый». Оказывается, из «Александринки» уволили его жену. Черкасов просил за нее, но напрасно. «Если так, я тоже ухожу!» — в запале легендарный артист написал заявление, и на его глазах бумагу тут же подмахнули. Николай Константинович с обидой говорил: «Боря, как же так? Неужели я уже ничего собой не представляю?!»
То, как несправедливо поступили с Черкасовым в театре, произвело на папу огромное впечатление. Может быть, именно поэтому он в последние годы мечтал сыграть «Уход Толстого из Ясной Поляны»...
В 1979-м отца пригласили преподавать во ВГИКе, и он согласился. Набрал по разнарядке узбекский курс, студенты стали бывать у нас дома. Оказалось очень интересно наблюдать за их занятиями. У меня тогда был непростой период в театре, и Ксения Маринина, видя, как маюсь, спросила: «Ну хорошо, а что ты хочешь?» Я мечтала о работе преподавателя: с юности представляла себе картину, как сижу за большим столом под абажуром, а вокруг много учеников, которые меня слушают — так, как слушает папу его курс. И когда отца не стало, решилась попробовать. С 1989 года я работаю в институте.
У папы было четыре инфаркта. Как ни странно, каждый раз он быстро восстанавливался. Но пятый оказался роковым... В тот день отец собирался в Кремль, где должно было состояться вручение Ленинских премий, председателем комитета по которым он был. А перед отъездом долго выбирал место, куда повесить чеканку, подаренную накануне. На ней был изображен витязь с бородой, в руках у него чаша с надписью «Во славу русского искусства. Борису Чиркову» и автограф автора. Юрий Дмитриевич Машин, директор завода «Хроматрон», передал ее отцу после спектакля «Птички», сказав, что чеканку сделал неизлечимо больной рабочий и для него Чирков — настоящий богатырь искусства.
