— Понятно. Приходите, пожалуйста, завтра.
В кабинете у Фурцевой он очень долго мялся:
— Екатерина Алексеевна, э-э-э, я, вы знаете, работаю в Театре Гоголя...
— Ну в чем, собственно, дело, Борис Петрович?
— Я — народный артист...
— Знаю, я в курсе. Так в чем проблема?
В конце концов он еле выдавил из себя просьбу о повышении зарплаты. Фурцева схватилась за голову:
— Борис Петрович, вас надо выставлять в музее как экспонат!
И на следующий день в театре вывесили приказ о новом окладе народного артиста СССР Чиркова. Для него это был подвиг, и пошел он на него только под давлением жены. А ведь в свое время даже от пенсии отказался: «Я же работаю, как я могу ее получать?» В этом не было позерства. Мне кажется, все папино поколение было совсем другим. Они искренне верили в коммунистические идеалы.
Он вступил в партию во время войны. С коллегами по театру просился на фронт, но их сразу же отправили в Алма-Ату снимать боевые киносборники: «Какие еще из вас солдаты — бог знает, но люди вы известные и ваши роли для фронта гораздо важнее, чем винтовка». И действительно, Максиму писали письма со всего Союза. О нем рассказывали легенды, что он якобы был комиссаром полка в Сталинграде и на Курской дуге. А бывшая заключенная концлагеря в Польше вспоминала, как узники поддерживали друг друга слухами, что в их лагере русский большевик Максим сколачивает отряд Сопротивления...
Однажды мои родители присутствовали на приеме в Кремле у Хрущева. Там была и жена Молотова Полина Жемчужина, которая только что вышла из заключения. Большевичка с партийным стажем с 1918 года была арестована по приказу Сталина и три с лишним года провела в ссылке. На банкете она и родители сидели на разных концах огромного стола. Жемчужина заметила маму и передала через официанта просьбу, чтобы та к ней подошла. А мама в это время разговаривала с пожилой парой и не могла сразу прервать разговор. Когда она наконец оказалась возле Полины Семеновны, та резко заметила:
— Приходить надо тогда, когда вас зовут!
На что услышала ответ:
— А я не ваша домработница. Когда смогла, тогда и пришла.
После чего папе было сказано, что ему можно бывать в гостях у Молотова, но только одному. На что отец немедленно отреагировал: «Я один не хожу».
Он был родственником Вячеслава Михайловича — его внучатым племянником. Как говорится, седьмая вода на киселе. Оба из Вятки, но никогда особо не общались.
В 1938 году, когда папа еще жил в Ленинграде, он после концерта возвращался из Москвы домой. На перроне собралась светская публика, провожали элитную «Красную стрелу». Вдруг шум стал стихать: от головы состава в сторону папиного вагона шли три товарища в кожанках. Отец услышал, как они спрашивают у проводника, в каком вагоне едет товарищ Чирков. Вначале возникло желание убежать, но разве это спасет? Он вышел вперед и сказал:
