О том, что отец ослеп на один глаз, мы долго не знали: он все свои болячки скрывал до последнего. Но раз мама с папой сидели на пляже. Слева от него сумка упала набок.
— Боренька, подними.
— Что?
— Ты что, не заметил? Сумка упала.
— А я этим глазом не вижу... Давно.
Мама целый вечер ходила по комнате с повязкой на лице, пыталась представить, каково ему приходится.
А потом мы разъехались по больницам: отец на свою страшную операцию — удаление глаза, а я со сложным, в нескольких местах переломом ноги. Покалечилась, бегая на даче. От папы скрывали, что я лежу на соседней улице. Мы писали друг другу бодрые письма, тетя возила их из больницы в больницу через... Свистуху, где ставили почтовый штемпель.
Глаз удалить оказалось быстрее, чем срастить кости, и папа первым пришел меня навестить. Он больше переживал за дочку, чем за себя.
Мы знали историю, случившуюся с диктором телевидения Ниной Кондратовой, которой бык повредил глаз. Ей сделали искусственный, и она продолжала вести передачи, однако те, кто знал о ее беде, видели изъян. Отец боялся того же, но ему искусственный глаз сделали очень хорошо. Поначалу он страшно стеснялся перед мамой и когда надо было совершать необходимые манипуляции, запирался в ванной. А мама шуткой снимала неловкость: «Зубки вынул, ушки отвинтил, глазик в стакан положил?» И это помогло перешагнуть психологический барьер. Мама писала на киностудии руководству, просила, чтобы мужа приглашали работать. Гарин, например, который тоже потерял глаз, заперся от всех со своей бедой, и карьера его закончилась. А папа продолжал играть в театре и сниматься...
Кроме того, у него было полтора десятка разных общественных нагрузок и только две из них — оплачиваемые. Он объездил весь мир и подробно изложил свои впечатления, написав множество статей и книг. Но ни в одной из них нет ни строчки обо мне и маме, потому что это было его, личное. Только об искусстве, профессии, о странах, людях.
Отец скрывал, что ему часто нездоровилось. Никаких разговоров на тему, мол, «я уйду раньше, как же вы будете без меня» не было. Но после больниц, куда его укладывали из-за инфарктов, такие настроения витали в воздухе.
Они с мамой работали в Театре имени Гоголя, а актеры академических театров получали зарплаты побольше. Предположим, у народного артиста СССР Жарова в Академическом Малом было четыреста рублей, а у такого же народного артиста СССР Чиркова в обычном Театре имени Гоголя — двести. Отцу было около семидесяти, когда мама на него насела: «Пойди к министру, объясни ситуацию. Или я сама позвоню Фурцевой». Он скрепя сердце согласился, но это был поход с нитроглицерином. Папа записался на прием, ждать очереди надо было неделю. Но уже на другой день позвонила секретарь:
— Борис Петрович, а завтра вы не можете?
— Я хотел как все...
