Артисты как дети, важно, чтобы нас любили, от этого мы расцветаем. А в атмосфере ненависти чахнем и умираем. Меня же Доронина буквально выжигала своим показным равнодушием. За последующий год я получила всего две роли в новых спектаклях, совсем небольшие. А годы летят, уже за сорок перевалило. Психологи называют этот возраст сложным рубежом. Я вошла в него, получив поражение по всем фронтам: и личная жизнь не сложилась, и в профессии не ладилось.
Эмоции скакали, нервы совсем расшатались. Даже гипнозом одно время увлеклась. Ходила на лекции к Чумаку, еще каким-то чудо-целителям, трясла руками — глупости все это, не помогает. Неизвестно, как сложилась бы моя жизнь, не сбеги я вовремя из Москвы. Дело было так. Поехала как-то в гости к двоюродному брату в Кинешму. Сидели за столом, выпивали, от нечего делать листали местную газету. Вдруг жена брата говорит:
— Ир, смотри, какой дом симпатичный. Написано —продают.
— Как интересно! — я отставила рюмочку.
И тогда еще не очень понимая зачем, пошла поглядеть на тот самый дом. Познакомилась с хозяйкой. Она, оказалось, собралась переезжать в Иваново к детям.
Вышла я во двор, вдохнула свежий декабрьский воздух... И приняла важное для себя решение: покупаю! Не хочу больше быть заводной игрушкой на сцене. В тот же день рванула в Москву, сняла со сберкнижки все деньги и даже не заходя в московскую квартиру, села в поезд на Кинешму.
Купила себе жилье на родине и впервые подумала: возможно, актриса — это и не мое вовсе? Вдруг играя в театре и кино, чужую жизнь проживала? К тому времени — а это 1993 год — мне была положена пенсия по выслуге лет. Не поленилась, собрала справки и теперь могла получать свои законные и заслуженные копейки.
Уволилась, как уже говорила, из театра, сдала московскую квартиру. Сын к тому времени жил отдельно, отец помог Мите с квадратными метрами. А я вернулась домой в Кинешму навсегда.
Друзья не сильно удивились. Мой отъезд пришелся на начало девяностых, годы еще те были, каждый выживал как мог.
Мама спросила:
— Ну что, пожевала-выплюнула тебя Москва?
Я рассмеялась:
— А может, это я ее?
