Недели перед родами — круглосуточное ожидание. Едва прихватывало живот, я объявляла: «Кажется, начинается!» Будущий папа принимался в ужасе носиться по квартире в поисках «тревожного чемоданчика», который по закону подлости никак не находился.
Когда рожала, Паша был рядом. Только в самый «момент икс» попросила его подождать в коридоре. Читала, что мужчины иногда падают в обморок, видя, как появляется на свет их дитя, и решила поберечь нервы мужа.
Первые роды — боль, конечно, нечеловеческая. Всем без исключения мамам надо ставить памятники. По памятнику за каждого ребенка. Акушерка потом рассказывала: Паша нервно метался по больничному коридору, а когда услышал мой крик и затем плач нашего ребенка, вдруг присел на корточки и заплакал. Потом Пашу позвали в родильный зал, и он первым после доктора взял сына на руки.
О лучшем муже и мечтать нельзя: каждый день признается в любви, дарит цветы — просто так, без повода. Такой нежный и романтичный. А в кино, казалось бы, всегда колючек играет... Мне кажется, он раньше и был такой колючкой. Семья его изменила. Это замечаю не только я. Все, кто знает Пашу давно, говорят: повзрослел, посерьезнел.
По ночам в первые месяцы жизни Тимоша часто просыпался и плакал. Муж вставал, укачивал его. Ни разу не было такого, чтобы я с сыном сидела, а папа наш спал. Или вот, например, когда Прилучный снимался в картине «Мажор» в Киеве, мы с сыночком приехали к нему и жили в съемной квартире. Тимон — ранняя пташка. И Паша в свой единственный за неделю выходной рано утром одевал сына, брал коляску и шел гулять, чтобы я могла лишние два часа поспать.
Когда они возвращались, коляска Тимона каждый раз была обвешана пакетами с игрушками. Это мои мужчины в магазин заглянули. И Паша пребывал в восторге еще большем, чем сын, показывал мне: «Смотри, какая машинка, с пультом управления!» При этом он любит принять строгий вид: «Не надо сына баловать!» А сам покупает ему все, во что тот пальцем ткнет. Собаку купил, ликовал: «Будет у Тимона друг, это же мечта любого ребенка!»
Один лишь недостаток оказался у Паши: он ревнив. Причем делает это со всей страстью актерской души. Все разговоры о прошлом — больная мозоль. Хотя Паша сам же их и заводит. Например, просит рассказать об Италии. Только открываю рот — он давай ворчать: «Нет, не понимаю — как мама могла отпустить тебя в шестнадцать лет одну за границу, это же опасно?!»
