— Полетишь с генеральным дальше. У него в программе еще Узбекистан, Туркмения, Киргизия и Таджикистан.
— Так я всю пленку уже израсходовал.
— Ничего, собери по другим фотографам, а серьезный запас мы тебе на маршруте подбросим.
Та командировка продлилась больше месяца. Только вернулись в Москву — опять труба зовет. Полгода летал с генсеком в одном самолете, снимал его на встречах с рабочими, крестьянами, партийными работниками, и все это время он меня будто не замечал. После очередной поездки я сказал генеральному директору ТАСС Замятину:
— Леонид Митрофанович, не могу так больше! Трудно работать с человеком, который тебя игнорирует! Как в таких условиях хорошие портреты делать? Уберите меня с политического репортажа.
— Ты не кипятись, — попросил Замятин. — Скорее всего, Брежнев к тебе просто присматривается.
Здесь я хочу сделать отступление и сказать, что мне везло не только на наставников-суперпрофессионалов, но и на мудрых начальников. К сожалению, Кузовкин ушел рано — вместе нам довелось поработать всего четыре года. Вот уже полвека в день рождения и в день памяти я прихожу на могилу Николая Васильевича: кладу цветы и говорю спасибо за то, что подарил любимую профессию.
А с Замятиным у нас случалось всякое: и споры, и ссоры, и не спал я после его разносов, глотая валидол, но факт остается фактом — он был хорошим организатором и нередко давал дельные советы. Вот и в случае с генсеком оказался прав. Во время следующей командировки Брежнев, обведя взглядом сопровождающую команду, вдруг спросил:
— А где Мусаэльян? Что-то я не вижу Володю...
Откликаясь:
— Я здесь! — поймал себя на мысли «Надо же — и фамилию мою, которую обычно как только не склоняют, правильно произнес! Выходит, действительно давно заметил, только виду не подавал».
Потом я не раз убеждался: Леонид Ильич никого не приближает с ходу, но если уж проникся симпатией, принял — это надолго, если не навсегда. Был у него парикмахер Анатолий Садофьев. Мастер высочайшего класса, но не без греха — любил выпить. Узнав об очередном «приступе болезни», Брежнев ворчал: «Вот разгильдяй! Опять нализался! Гнать его в три шеи!» Но когда Анатолий появлялся на службе — с виноватой миной на опухшей физиономии, трясущимися руками, — Леонид Ильич добродушно интересовался:
— Ну что, Толя, как отдохнул?
— Хорошо.
— Стаканчик-то опрокинул?
— Да побольше, Леонид Ильич...
— Господи, — вздыхал генсек, усаживаясь в кресло, — только б не прирезал ненароком...
Брежнев помнил не только имена всех своих водителей, горничных, поваров, официанток, но и знал, какая у кого семья, сколько детей. Никогда не забывал поздравить с днем рождения. Доставая из кармана пиджака коробочку или сверток (для мужчин — часы, запонки или заколку для галстука, для женщин — красивый шарф, платок или перчатки), благодарил за хорошую работу и желал здоровья всей семье.
