— посмотрел на меня сквозь очки Матвеев. — Ох... Давай уж лучше про женщин, это ж твоя любимая тема.
— Да, лучше про баб.
— Про женщин, — чуть ли не угрожающе поправил Матвеев. — Я Восьмого марта родился и считаю их всех богинями...
Помолчав, продолжил официальным, как на партсобрании, тоном:
— Да, было дело, уходил от жены. А у кого такого дела не было?
— Ни у кого, — почему-то согласился я. — Не сошлись характерами?
— При чем здесь характеры?! — вспылил он. — Мы с Лидочкой тогда уже много лет душа в душу... Влюбился я в... народную артистку, ее все знают, назовем просто Актрисой, а то напишешь в какой-нибудь газетенке... Актриса — и все. И не просто в красоту или в женственность влюбился (моя Лидочка была и красива, и женственна), а в ураганный сценический темперамент, в напор, в страстность, в дар воспламеняться и воспламенять. Это было что-то невероятное, сводящее с ума. Позже я усомнился в том, что это была любовь к женщине, а не поклонение истинному таланту, сродни молитвенному. Не знал, как жить дальше, выхода не видел. С крыши думал сброситься или с моста. Как-то долго стоял на краю платформы, ждал проходящего поезда...
Неизвестно, чем бы все кончилось, если бы не решилась меня вывести из прострации Лида.
Улеглись мы ночью за занавеской (жили все в одной комнате, моя мама и дочка уже спали), она и спрашивает шепотом:
— Трудно тебе, Женя?
— Трудно, — признаюсь.
— Пошли поговорим.
Выбираемся на цыпочках на кухню. Долго-долго молчим, я курю одну за другой.
— Влюбился?
— Кажется, да.
Опять молчание, в пепельнице уже места нет для окурков. Я знал, что Лида сильнее меня, и положился на нее, чтобы она разорвала, разрубила узел.
— Уходи завтра же, — говорит жена тихим, ровным голосом, но решительно.
— Не мучай себя и нас... А теперь ступай спать.
Я до утра вертелся под одеялом, а она всю ночь готовила меня в «дальнюю экспедицию на съемки», как потом сказала дочери. Укладывала в чемодан отутюженные сорочки, белье, какие-то мои книги...
Мама плакала. Дочка, что-то чувствуя, подходила то ко мне, то к Лиде. Закрывая за мной дверь, жена сказала: «Мы тебя год подождем, а потом уж не беспокой, будем знать, что тебе хорошо...»
— И как вас встретила Актриса?
— Не поехал я к ней. Вернее поехал, но в последний момент развернулся и почти месяц жил у друга.
Пил. Много пил. Ночами с похмелья просыпался — и вспоминал глаза Актрисы и жены. Наливай, Серега... В одних — страсть, в других — кротость. В одних — осуждение, в других — сочувствие. В одних — насмешка, в других — сострадание. В одних — «Дай!», в других — «Возьми!»... Благодарен другу, который молчал вместе со мной, только срывал «бескозырки» с бутылок и разливал водку по стаканам. И однажды ушел куда-то на ночь глядя, оставив меня один на один с моими терзаниями. До сих пор не понимаю, как он догадался, почувствовал, что мне нужна еще одна капелька в «чашу терпения»? Хорошее, кстати, название, мне все больше нравится... И утром, пока дочь была в школе, а Лида еще не ушла на работу, отправился я домой. Подхожу к двери, не сразу решился позвонить. Лида спросила только: «Завтракал?»
