Меняются названья городов,
И нет уже свидетелей событий,
И не с кем плакать, не с кем вспоминать.
И медленно от нас уходят тени...
Это состояние я уже давно в полной мере ощущаю. Но не грущу и не мечтаю о вечной молодости и тем более о вечной жизни.
А еще меня не покидает ощущение, что я все время в пути. Начиная с детства и по сей день. Отец мой был военным, и я объехала вместе с ним всю страну. Стала артисткой и сама стала ездить по всему миру. В постоянных переездах-перелетах я и сейчас — съемки, гастроли... У меня есть квартира в Москве, но гораздо чаще я живу в гостиницах. Поэтому своим домом я считаю место, где мне вечером приходится приклонить голову. В этом смысле я умею принимать неизбежное. Когда захожу в номер, обычно говорю: «Здравствуй, дом», когда ухожу: «До свидания, дом, спасибо тебе за гостеприимство». А вообще еще многое хочется сделать... Но подаривший рассвет не обещал заката.
«Говорили, что я получила звание, танцуя перед политбюро на столе»
— Людмила Алексеевна, еще студенткой Щукинского училища вы начали сниматься в кино, и сразу в замечательном фильме «Когда деревья были большими»...
— Ассистенты пришли к нам в институт и увидели меня — девицу с длинной русой косой. Пригласили на киностудию. Я приехала. Там было еще несколько молодых актрис. Помню, как мы посматривали друг на друга — как на соперниц. А зря — нас пригласили на разные роли. Мне досталась Зойка. Режиссер Лев Александрович Кулиджанов самое важное о ней мне сразу объяснил: «Людмила, твоя Зойка должна быть королевой местного значения. Давай чуть-чуть подсветлим тебе волосы». Предполагалось, что мне сделают модную тогда халу светлого овсяного оттенка. Отправили к гримеру. А тогда какие краски были? Пергидроль. Гример спрашивает: «Красилась когда-нибудь?» Я говорю: «Нет, что вы!» — «Значит, так, будет щипать, будет неприятно, но терпи». Был он немного выпившим. Намазал меня пергидролью и говорит: «Сиди жди, я скоро приду» — и ушел куда-то, как потом выяснилось — играть в домино. Я сижу, слезами обливаюсь, на голове все шипит, все скрипит. Но мне же сказали: «Терпи!» — я и слушаюсь. Гример вспомнил обо мне через час. Прибежал, схватил меня и давай в раковине отмывать. В ней половина волос и осталась. В результате на площадке мне какие-то накладочки делали, как-то исхитрялись. Ну а волосы у меня потом отросли, но абсолютно другой структуры и цвета. Так и осталось на всю жизнь...
— Так что, получается, воспоминания о тех съемках у вас грустные?
— Да нет, даже эта неприятность не испортила нашу прекрасную экспедицию. Компания подобралась отличная: Инна Гулая, Леня Куравлев, Василий Шукшин, Юрий Никулин. Все мы жили в небольшом подмосковном селе Мамонтово на берегу реки. Распределили нас по избам. Нас с Инной Гулой поселили на краю села. Когда мы вошли в дом, удивились: икон много, во всю стену... Часто всей группой собирались за столом в большой избе, которая служила нам репетиционной. Юрий Никулин всегда был центром наших застолий. Невероятные истории, анекдоты — это все он. Его и местные жители обожали, особенно дети. Он их смешил и играл с ними. Удивительно, что Кулиджанов выбрал на роль именно его. Увидел он Никулина в цирке и понял: клоун идеально подходит на драматическую роль. В Никулине сочетались и незащищенность, и трогательность, и хитрость — в общем, все, что было нужно. У Кулиджанова всегда выбор актеров был неожиданным, но самым точным. Актеров он понимал! Юная Инна Гулая с ним даже спорила, и мастер к ней прислушивался. Допустим, Кулиджанов хотел, чтобы при встрече с отцом у нее была летящая походка, как будто она не бежит, а летит над землей. А Инна настаивала, что не побежит, а, наоборот, будет идти тяжело, косолапя ноги. И он согласился попробовать, и именно ее версия вошла в картину. Ведь такая реакция органична для Инны. Она была интроверт, по-особенному слушала, по-особенному смеялась, чуть-чуть приподнимая угловатые плечи...
