— А если нездоровье: травмы, давление, температура?
— Если я серьезно болен, отменяю. Не считаю, что зрителю нужно видеть нездорового артиста, который мучается сам и мучает публику. Не понимаю установки «Не выйду на сцену только тогда, когда умру».
— Но ведь были моменты, когда вы себя не жалели?
— Были, конечно. И у меня, и у многих других моих коллег. Недавно мы с моей любимой партнершей Катей Гусевой практически стояли на пороге отмены, она очень плохо себя чувствовала. Думали, что 18.55 я выйду в костюме и скажу зрителям, что мы сегодня, к сожалению, отменяем и переносим. Но Катюня собралась, приехала на спектакль, и мы сыграли. Она работала очень хорошо. Это тоже негласный закон театра: если артист не очень здоров, он работает в десять раз лучше, чем здоровый и полностью энергетически готовый. Могу это объяснить — отсекается все ненужное. В критической ситуации ты понимаешь, что у организма нет сил, и выдаешь все дозировано и точно.
— Вот, оказывается, в чем секрет мастерства возрастных артистов — они все время плохо себя чувствуют... Скажите, пожалуйста, художник продает картину, фотограф — фотографию, писатель или сценарист — книгу или историю. У артиста более сложная задача, он продает себя. Вы продаете себя с потрохами, с душой, с сердцем, волосами, глазами — весь суповой набор...
— Домогаров, может быть, и продает, но это не касается всех. Кто-то продает только внешность.
— Вы смирились с тем, что вы — товар?
— В каком-то смысле. Но со временем произошло понимание ценности товара и его эксклюзивности. Ты торгуешь не только своим лицом, волосами, глазами, ногтями, но отчасти и интеллектуальной собственностью.
Ты сам можешь предлагать материал и не зависеть от доски распределений. У меня в бывшем Театре Моссовета так и случилось, наверное, через три года после того, как я туда пришел. Не было ни одного назначения на доску распределений без долгих разговоров с руководством, обсуждения пьес задолго до того, как они выносились на худсовет. Случались работы, которые и не получились, например пьеса Радзинского «Палач». Мы много времени работали, долго репетировали, но не нашли ключик. Хотя очень хорошая была литературная и историческая основа — про палача Сансона, который жил во времена французской революции и знаменит был тем, что казнил королевскую семью, а потом и всех идейных вдохновителей переворота.
— Почему вас привлекают трагические истории, горящие и сгорающие герои?
— Интересно. Мне интересно копаться, искать и находить, что же движет этими людьми
— Журналист, писатель и ведущий Андрей Максимов писал, что для вас «Ричард» — это практически психотерапевтический сеанс.
— Никогда об этом не думал. Честно говоря, не очень понимаю, что такое сеанс психотерапии на спектакле...
— Неужели у вас не было такого опыта?
— Было время, когда я копался в себе, пытался что-то определить для себя. Но после какого-то количества моих посещений психотерапевта сказал: «Не понимаю, либо вы меня лечите, либо я вас лечу, но, скорее, я вас». А во время моего последнего визита я пригласил ее (это была женщина) на свой спектакль, как раз на «Нижинского»: «Приходите, полетаем». Она после спектакля мне позвонила, сказала: «Больше мы не будем встречаться, это бесполезно. С вами бесполезно».
— Как восстановить собственную энергию, когда вы столько отдали?
— Побыть наедине с собой. Это время меня не надо трогать.
— У артистов эго — важнее всего. Вы сконцентрированы на себе, вы у себя номер один и всю жизнь подчиняете себе самому, своей реализации?
— Нет, к сожалению или к счастью, я у себя не номер один. Если бы был номером один, я бы по-другому жил. Мы с вами об этом уже говорили. Я бы по-другому скроил свою жизнь в выгодную для себя сторону. Повторяю: если бы я был прагматиком и все бы просчитывал, сейчас уже находился бы на другом уровне — и в Театре Московского совета тоже... Наверняка бы нашел язык с новым руководством, а не попер как танк с совершенно другой позиции, однозначно подружился бы с новым худруком и директором, и сейчас не было бы таких проблем. Но так не случилось, потому что я не номер один и мир вокруг только меня не вращается.
