— Римма Гавриловна потом видела вас на экране?
— К сожалению, вскоре после моего выпуска ее не стало. Это огромная потеря, я много лет не понимала, а как же дальше. У нее я могла всегда спросить совета и что-то рассказать. В первые годы работы в кино моим главным внутренним цензором была Римма Гавриловна: что она сказала бы, если бы посмотрела мою работу. Она всегда говорила, что нужно быть честным в первую очередь перед самим собой. И я всегда следую этому правилу: должна быть честной перед собой и людьми, с которыми работаю.
— А сейчас есть человек, которому вы доверяете, с которым советуетесь?
— Есть режиссер, которому я очень доверяю, к чьему мнению прислушиваюсь. Он очень категоричен и всегда рубит сплеча. Иногда бывает тяжело и больно его слушать. Но я понимаю, что он искренне хочет, чтобы у меня все получилось.
— В детстве вы были очень заняты дополнительным образованием: бальные танцы, балет, рисование, музыка. Родители не боялись вас перегрузить?
— Они об этом, как мне кажется, не думали. (Улыбается.) А мы с братом не жаловались. Для нас такой ритм был нормой, мы не знали, что можно жить по-другому. Я помню, что из дома с утра выходила с огромным количеством сумок, чтобы после школы сходить на рисование, на хореографию или музыку. Уроки мы успевали делать в промежутках между секциями, иногда в автобусе. Кстати, я частенько видела ребят, которые тоже делали уроки в автобусе. Домой мы приходили в восемь или девять вечера, ужинали, делали уроки и ложились спать. От такого режима я очень сильно уставала. Помню, как в десятом классе засыпала на уроках. И просыпалась от того, что билась головой о парту. (Смеется.) Учителя будили, спрашивали, почему я сплю. А я честно отвечала, что тренировалась, потом рисовала, потом делала уроки. Я же не гуляла и не развлекалась. Мне казалось, что жить в таком ритме — это нормально. Я так учусь, мой брат так учится, мои друзья тоже в таких же условиях. А про тех, у кого график был более свободным, я думала: «Это как-то странно, ими, наверное, родители не занимаются».
