— Поскольку недавно вы получили «Золотую маску» за выдающийся вклад в развитие театрального искусства, верну вас к вашей истории. Как принимали решение о поступлении в Щукинское училище, как выбрали профессию театрального режиссера?
— Я родился и жил в Москве у Белорусского вокзала на Лесной улице, там прошло все мое детство, рядом находился Дом культуры имени Зуева, где действовал народный театр, такие коллективы были тогда в чести. Я увлекался живописью, одно время занимался в Московском академическом художественном училище памяти 1905 года. Однажды заглянул в ту театральную студию. Меня спросили:
— Ты рисуешь?
— Да.
— Нам надо оформить спектакль.
— Давайте, я попробую.
Оформил сначала один спектакль, потом нарисовал афишу и так втянулся. Параллельно стал что-то подыгрывать, выходить на сцену как артист. Но всерьез об актерской профессии не мечтал никогда, меня это не увлекало. А вот общее конструирование спектаклей, их оформление меня занимали. Поэтому в 19 лет поступил в Щукинское училище.
— Как известно, учились у ректора Бориса Захавы и театрального педагога Марианны Тер-Захаровой. Как правило, студентов, талантливо проявивших себя во время учебы, берут в Вахтанговский театр. Почему этого не случилось с вами?
— Меня взяли в Вахтанговский театр сразу же, без разговоров, когда увидели мои дипломные спектакли: «Нос» по Гоголю, «Пышку» по Мопассану с Константином Райкиным и Юрием Богатыревым. Уже на пятом курсе все знали, что я буду работать в Вахтанговском театре, мы с ребятами занимались поиском пьесы, долго что-то выбирали. Но так ничего и не смогли найти. Я-то знал, чего мне хочется. Но мне не давали возможности поставить то, что я хотел. Да и тогдашнее руководство меня побаивалось.
Как сейчас помню, я был молод и совсем не разбирался в театральных интригах. Мне исполнилось 24 года, но я не понимал, почему руководство тянет время, не утверждая то одну предложенную мною пьесу, то другую, почему происходит какая-то фигня. Минкульт говорит: «Ну, все-таки молодой режиссер должен начинать с какой-то патриотической пьесы. Что это он берет Достоевского? Этого сейчас не надо». А спектакль мой тем временем идет на сцене учебного театра, его приходят смотреть театральные худруки. Олег Ефремов, уже ушедший во МХАТ, посмотрел и был краток:
— Иди ко мне, беру тебя, а заодно Райкина и Богатырева.
Я обрадовался:
— Да, конечно.
И вдруг на спектакль является руководство «Современника» в полном составе — Волчек, Табаков, Вертинская, Кваша... Посмотрев, говорят: «Не-не-не, никакого МХАТа, только к нам!» Дальше прозвучала фраза, которая меня сильно подкупила: «У нас полный портфель современной драматургии». Что оказалось чистой правдой — в «Современник» отнесли свои пьесы Михаил Рощин, Александр Володин, Александр Вампилов, Виктор Розов... И классики, и молодые драматурги в те времена связывали успех своих произведений с «Современником» и Театром на Таганке. Таганка все-таки была по стилистике театром своеобразным, хотя очень хорошим. В общем, меня воодушевило предложение корифеев «Современника». При этом они пообещали: берем и Райкина, и Богатырева, и еще двух артистов, то есть тех, с кем я работал. Помню, пошли советоваться к Костиному отцу Аркадию Исааковичу Райкину. Долго обсуждали, как поступить. Не хотелось обижать Ефремова. Но Аркадий Исаакович сказал: «Подумайте, лучше вам не принимать во внимание чужие обиды. «Современник» — молодой театр, и вы молодые. Там нет академизма, там у вас будет больше возможностей проявиться». И мы его послушались, он оказался прав.
