Признаюсь, к таланту Шукшина я долго относился без придыхания. Все говорили, что он большой писатель, а я пожимал плечами: «Вася? Он, конечно, здорово пишет, но...» Как в стихах у моего любимого поэта Сергея Есенина: «Лицом к лицу лица не увидать». Не мог я разглядеть классика в том, кто спал на раскладушке в моей комнате, кто мог утром предложить: «Поехали в парк Горького, там пиво хорошее и шпекачки, — и деловито брал еще в студийном буфете несколько сваренных вкрутую яиц, — самая прочная закуска». Но Васину необычность я, конечно, чувствовал, и не только в литературе и кино. Про одну актрису, помню, он, задвигав желваками, выразился: «Белая вошь в сметане» — подобрать такой емкий образ мог только писатель.
Однажды Шукшин невольно преподал мне урок на всю жизнь. В конце шестидесятых мы с ним и Никитой Михалковым полетели в Будапешт сниматься в советско-венгерском фильме «Держись за облака» — в небольших ролях, играли чекистов. День ждем — одеваемся для съемок, но на площадку не зовут, другой, третий... Погуляли по городу, я показал его Никите и Васе, поскольку знал хорошо — снимался там в третий раз. Посидели в буфете гостиницы. Выданные деньги стремительно таяли, а съемки не начинались. Пролетела неделя. Никита вместе со мной отправился к режиссеру с венгерской стороны, который командовал всей работой. Петер Сас, человек странный, взбалмошный, мог лечь на грязный пол в замшевом пиджаке цвета кофе с молоком, закапризничать и стучать по полу пятками — играл в режиссера.
Никита решительно спросил:
— Вы снимать нас будете или нет?
«Художник» возмутился:
— Это кто мне такое говорит?! Что за артист такой?! Присылайте другого, а этого — в Москву!
— Ты, парень, — ответил Никита, — меня родиной-то не пугай.
И ушел, я за ним. Направился в костюмерную и там, снимая с себя одежду для съемок, все рассказал читавшему книжку Шукшину. «Сереж, — ответил он, — давай-ка и мы с тобой собираться. Если Никиту одного в Москву отправят, у него будут неприятности, а троим ничего не сделают». Затем Вася пошел к режиссеру: «Сниматься не будем». Тот струхнул, начал извиняться. За два дня нас отснял, и мы улетели в Москву.
Похожая история произошла со мной лет десять назад — на австрийском фильме, где участвовали еще Николай Бурляев и Евгений Стычкин. Снимать должны были недалеко от Вены, в деревне. Поселили в гостинице, нам с Колей хорошие номера предоставили, а Жене — окнами на поднимавшуюся в гору дорогу, по которой день и ночь сновали машины. Грузовики, штурмуя подъем, громко ревели, спать не давали. Два дня Стычкин промаялся, на третий попросил режиссера:
— Нельзя ли переселить меня в другой номер? Я не высыпаюсь, а мне работать надо.
— Капризов не терплю! — вспыхнул тот. — Пусть возвращается в Москву!
И тогда я сказал режиссеру:
— Евгений прав, ему нужно приходить на площадку отдохнувшим. А пробрасываться таким актером не стоит. — Я к тому времени уже снимался со Стычкиным и сам снимал его в своих картинах. Вижу — не доходит до режиссера, делаю вывод: — Короче говоря, тоже уезжаю.
— И я, — присоединился к нам Коля Бурляев.
Нас отправили в Москву, о чем ни минуты не пожалел. Хотя если бы меня в трудную минуту не поддержали, не обиделся бы — всякие бывают у людей обстоятельства, и люди разные. У меня вот был пример Василия Макаровича, и я не мог по-другому.
