В общем, Настя с сыном остались в доме Никитиных родителей, а Никита ушел. И прекрасно спал у меня на раскладушке. Привез потом из дома матрас, простыни льняные, верблюжье одеяло. Мы вместе ездили к ним на дачу, я познакомился с мамой Никиты Натальей Кончаловской. Она приглашала меня на прогулки по окрестностям: «Сережа, не составите компанию?» Когда я сказал, что отлично помню ее книгу «Наша древняя столица», и даже прочитал наизусть отрывки, получил в подарок новый экземпляр с надписью: «Моему давнему читателю, недавнему приятелю. Кончаловская».
Труженицей была великой, не могла сидеть без дела, сыновья в нее пошли. Сколько бы мы с Никитой и Андроном ни выпили, утром они вставали, делали зарядку, принимали водные процедуры — и работать. Андрона я в ту пору вспоминаю прежде всего с книжкой: он много читал. Серьезным был, немного отдельный человек. Никита — поживее характером, подраться мог. Но оба уже тогда блистали талантами.
Сергея Владимировича я редко видел: он предпочитал жить в Москве. Хотя помню один Новый год, который отмечал у Михалковых на Николиной Горе: мы катались на санках по дороге, проходящей рядом с их домом, — она как горка шла под уклон. Я повез Сергея Владимировича и опрокинул. Он веселился наравне с нами, молодежью. «Сереже всегда двенадцать лет, и больше не будет», — говорила Наталья Петровна о муже. Оба были простыми, приветливыми, искренними людьми.
А если вернуться к той раскладушке, что расставляли вечерами в моей комнате, то и Вася Шукшин захаживал. Вернее пока я жил с родителями, он ночевал у нас в чулане. «Все лучше, — говорил, — чем на вокзале, где только уснешь, как милиция поднимает». Так и перемещался: с Ярославского вокзала на Ленинградский, с Ленинградского — на Казанский, благо рядом. Вася уже окончил ВГИК, поэтому из общежития ему пришлось уйти, постоянной работы в Москве не было: снимался понемногу, сам же еще не снимал. Часто приходил к нам на занятия, подолгу сидел слушал. Присмотрел даже у нас на курсе двух жен: сначала Лидию Александрову, потом Лидию Федосееву. Но поначалу-то был бессемейным и бездомным.
— Сегодня, — спрашивал, — можно у тебя переночевать?
— Конечно, родители на даче, брата тоже дома нет — комната свободна.
Позже, когда я уже жил один, говорил ему: «Приезжай когда хочешь, располагайся на раскладушечке».
Помню, в октябре 1963-го я приехал со съемок в «Войне и мире» Бондарчука. Роль небольшая, но у какого мастера! Сергей Федорович начал снимать в ней другого молодого актера, но отказался от него, о чем мне сообщили уже после съемок. Пригласили меня, а мы во ВГИКе готовили дипломный спектакль, но Герасимов к Бондарчуку отпустил. На съемки я приехал среди ночи, поселили меня к спортсменам, изображавшим артиллеристов на батарее Раевского. Их было двенадцать, я стал тринадцатым.
Утром явился на площадку: огромные многотысячные колонны движутся — массовка для съемок батальных сцен. Обрядили меня в военную форму довольно приблизительно, а сапоги нашлись при моем тридцать девятом размере только сорок второго. В одежде явно с чужого плеча, стараясь, чтобы ноги в сапогах не болтались, предстал я перед Сергеем Федоровичем. «Давай поделаем этюды», — сказал он, чтобы посмотреть, подойду ли. После первого этюда заключил:
