— Для вас снимать кино — образ жизни?
— Баловство. Я долго был на площадке легкомысленным человеком. Помощник звал работать, а я отнекивался: «Да ладно!» На «Леди Макбет...» шептал Павлу Лебешеву, оператору:
— Паш, надоело, три часа дня. Скажи, что невозможно продолжать — свет не тот.
— Ты чего?! Нам доснять надо.
И все-таки сворачивались. Это Алексей Герман говорил своим: «Пока не снимем, никуда не пойдем!» Я наоборот: «Заканчиваем — поехали в ресторан!»
Воспринимал кино несерьезно — и получались фильмы, которые самому нравятся. А когда стал относиться к своему занятию как к работе... Помните анекдот: «Ну что, Гиви, устроился или все еще работаешь?» Да, после «Леди Макбет...», в конце восьмидесятых, у меня появились деньги. Снимал картину в Риме, платили наличными. Позвал туда жену, дал ей пять тысяч долларов — неслыханную по тем временам сумму — Наташа бегала по магазинам. Как только начал более-менее зарабатывать, сказал ей: «Хватит преподавать» — и она ушла с работы. Жизнь наладилась, а мне стало неинтересно снимать.
«Две луны, три солнца» и «Райские птицы», которые пришлись уже на новые времена, были изначально не моими затеями. Обычно я задумывал картину, а здесь предложили — согласился. Вроде неплохо вышло, но я реализовал себя едва ли на треть. В те же годы создал свою киностудию, клепали сериалы...
В начале девяностых должен был снимать советско-французский фильм по сценарию Ираклия Квирикадзе. На главную роль позвали актера Чеки Карио. Фильм так и не сделали: не нашли средств на продолжение съемок. Но за полтора года я двенадцать раз летал в Париж и получал неплохие деньги.
— Вы по-французски говорите?
— Нет. Когда летал в Париж по поводу съемок, была переводчица. Да я и без перевода могу общаться, если мне с человеком хорошо. А если нет рядом тех, кто понимает, думаю: почему я не в Киеве? Киев — родной город, более полувека здесь живу. Сколько раз предлагали переехать в Москву, квартиру давали — Абдулов устроил, уговаривал. Я отказался.
Гуляю по Киеву, с друзьями встречаюсь. Захожу в церкви, когда там нет службы: в пустом храме ощущаю тишину, которая дает мне больше, чем слова. Тогда начинаешь что-то понимать в мире и в себе. Я человек верующий, но не воцерковленный.
Не знаю, мое ли это призвание — режиссура, но мне она стала судьбой. Главное — самим собой быть, а плохим или хорошим — неважно.
