Бросив пить, ты словно заново рождаешься, смотришь на мир совершенно другими глазами. И я увидела неприглядную реальность, в которую сама себя загнала. Уже не могла от нее убежать, приняв, как раньше, веселящее пойло. У меня не было работы, друзей, только собутыльники, которые по-прежнему продолжали звонить в дверь. Мама стояла на страже и выпроваживала их. Муж не выдержал процесса моего возвращения к нормальной жизни и ушел. Мужчине тяжело выносить такое зрелище. Поддерживали мама и Катя. Дочь очень старалась, понимала: я всеми силами пытаюсь выкарабкаться. «Мамочка, я тебя так люблю, — говорила Катя. — Ты сможешь. Я очень хочу, чтобы ты была здорова».
После изматывающих сеансов я подолгу отсыпалась, оставляя дочке записки: «Дорогая Катенька. Когда придешь, я, наверное, буду спать. Пишу, чтобы знала, я тебя очень люблю...» Катя читала мои послания и передвигалась по квартире совершенно бесшумно. Иногда приходила нагруженная продуктами. Все вкусное, что покупал ей отец — соки, арбуз, — тащила мне.
В тридцать два года я заново училась жить. Не скрываю этого не только потому, что все уже в далеком прошлом. Считаю, что совершила подвиг, и горжусь собой, такое под силу только человеку с огромной силой воли и головой на плечах. Я не пью уже много лет и могу поделиться со всеми наблюдением, как хороша без этого жизнь.
Первое, с чем столкнулась, увидев окружающий мир в реальном свете, это отсутствие денег. Папа к тому времени умер, мама на пенсии. Мне нужно было чем-то срочно заняться. Вспомнив студенческие практики в театральном, во время которых нас учили продавать овощи и фрукты, пошла торговать картошкой. Директор магазина, прочитав в моей трудовой книжке «Актриса академического театра», обалдела:
— А вы отчитаться-то сможете?
— Не смогу — удержите из зарплаты.
Смогла, жизнь наладилась. Дочь мною гордилась, понимая, что не каждый способен из Александринского театра уйти в ларек. И бывшие коллеги говорили: «Ну, ты молодец! Во даешь, я бы так не смог!»
После овощного пошла на работу в булочную. Там освоила кассу. Тут и муж вернулся. Почему бы и нет, если жена уже в полном порядке?
Окончив бухгалтерские курсы, стала главным бухгалтером сразу в нескольких организациях. Потом мы с мужем создали фонд восстановления памятников истории и культуры Ленинградской области, но денег в него привлечь не удалось. И все-таки на свой страх и риск, исключительно из любви к старине, взяли в Ленинградской области в аренду на сорок девять лет небольшую деревянную дачу, где с 1910 года жил и работал Горький, и принялись поднимать из руин собственными руками. Платой за аренду был наш труд.
Я закопалась в архивах, выясняя историю здания. Летние месяцы мы проводили в этом доме, возвращая ему жизнь: меняли отопление, клеили обои, шили занавески. Собирались открыть музей истории и искусств Серебряного века.
А потом снова начались беды. Сначала умер Саша... Ушел так же быстро и необременительно для близких, как когда-то папа. Незадолго до смерти Рэм Федорович стал писать мемуары. Мама в тот день вернулась из кинотеатра и застала мужа за письменным столом. «Рэмчик, такое кино замечательное посмотрела, надо будет и тебе сходить. Ты как себя чувствуешь?» Он посмотрел на нее, улыбнулся, упал на стол и умер. Ручка, которой писал, прочертила на листе бумаги короткий след...
Весть о смерти Лебедева моментально облетела город. Люди шли к нам нескончаемым потоком, чтобы поддержать, сказать слова сочувствия... Его знал и любил весь Питер, а теперь кого ни спросишь, никто не помнит такого артиста. Слава богу, еще помнят Сашу Хочинского.
«Тебе плохо?» — спросила Сашу Тоня Шуранова, поймав его какой-то растерянный взгляд.
