Однажды говорит: «Вчера Андрей Александрович пытался расспрашивать про вас по телефону. А мне и сказать нечего». Я подумала: «Какой вероломный человек! Не дает репетировать, а потом предъявляет претензии. Гончаров хочет взять меня в театр, а ему, видите ли, сказать нечего!» Решила, что больше к нему не пойду.
Через пару недель звонят из режиссерского управления Театра Маяковского: «Андрей Александрович спрашивает, почему вы перестали ходить на репетиции». Я не стала жаловаться и раздувать скандал, сослалась на занятость в институте. Мы выпускали дипломный спектакль — я и правда зашивалась. А завуправлением говорит: «Андрей Александрович просит вас перевестись к нему на курс в ГИТИС, вселиться в общежитие театра и продолжить работу». Бросить институт и своего мастера, да еще в конце учебы я, конечно, не могла.
— И предпочли великому Гончарову великого Ульянова? Это ведь он взял вас в театр?
— Тогда возникла экстренная ситуация, понадобилась срочная замена Марине Есипенко, исполнявшей роль Турандот. В театре не нашлось подходящей кандидатуры, и Владимир Владимирович Иванов предложил свою студентку. Ульянов видел меня в дипломном спектакле «Царская охота» и сказал: «Давайте вводить Дубровскую».
— Тяжело было?
— Да уж, непросто. Артисты игнорировали репетиции. «Маски» не приходили. Сейчас дружу с «Бригеллой» и «Панталоне», а тогда они не горели желанием помочь. Режиссеру на меня тоже было наплевать. Он уезжал в эмиграцию, практически сидел на чемоданах. К тому же у него разгорелся конфликт с половиной труппы после неудачной постановки «Оперы нищих». В общем, я была предоставлена самой себе. Притом что на мой дебют планировали прийти все корифеи театра. От этого спектакля зависела моя судьба!
Меня приняли, но сказали: «Вы должны работать. Взращивать эту роль». Наверное, сыграла не очень хорошо. На вводе трудно ждать чудес. И когда впервые выходишь на большую сцену, а перед тобой тысяча двести человек, безумно тяжело и страшно. Ты в диком зажиме и панике, не умеешь пользоваться голосом, не владеешь пластикой. А партнеры — взрослые опытные артисты — настроены не слишком доброжелательно. Я подозревала, что они думали: «Почему эта девочка сегодня играет? Чем она лучше других? Столько прекрасных артисток в театре. Что-то здесь нечисто...»
Костюмерша, помню, сказала: «Не сидит на тебе это платье. Ты отдельно, а оно отдельно». Ей тоже было до меня дело! И другие, наверное, меня обсуждали, просто я об этом не знала и не задумывалась. Потом услышала: «Ты так держалась! Просто железная была! Ничего тебя не пробивало!» Знали бы они, что я чувствовала на самом деле...
— Ну хоть кто-нибудь поддержал?
— Михаил Александрович Ульянов. Он был необыкновенно приятным и интеллигентным человеком. И очень уважительно относился к таланту. Если видел, что артист на что-то способен, старался дать ему шанс и тот не мучился от безнадеги и ощущения, что никогда не выберется из массовки. Надеялся — заметят. Не сегодня, так завтра. А если становилось совсем плохо, мог прийти к нему за поддержкой и советом. Я к Ульянову обращалась редко, только в самые отчаянные моменты.
Года четыре играла Турандот и сплошные массовки, по двадцать пять спектаклей в месяц. А у меня маленькая дочка, которую приходилось таскать с собой. Тяжело...
В принципе, никогда не испытывала иллюзий. Росла за кулисами и прекрасно понимала, что такое работа в театре: труд, пот и неизбежные интриги. Театр и справедливость — две вещи несовместные. Недавно поделилась кое-какими проблемами с Людмилой Васильевной Максаковой, посетовала:
— Как же так? Это же несправедливо!
Она в ответ:
