Однажды стоит у расписания спектаклей, сзади подходит Этуш:
— Скажите, пожалуйста, Михаил Александрович, почему не были сегодня на политинформации?
— А почему я должен перед вами отчитываться? — не оборачиваясь, отвечает Ульянов.
— Потому что я их веду и хочу знать, есть ли у вас уважительная причина для отсутствия, — говорит Этуш ему в спину.
— У меня есть уважительная причина.
— Какая, не могли бы озвучить?
— Я слону яйца раскачивал.
— Прекрасно, но не могли бы вы это делать в какое-то другое время?
— Нет, слон просил в четверг с утра.
Это не легенда — реальная история. И зная обоих героев, прекрасно представляю их диалог: как играет желваками Михаил Александрович, а Владимир Абрамович цедит слова.
Вообще удивительно, как уживались в одном театре Ульянов, Этуш, Лановой, Яковлев, Шалевич и другие замечательные актеры. Ведь каждый из них — просто глыба. Наверное, тогда было другое время — расцвет Театра Вахтангова и вообще театрального искусства. Нашему поколению досталась совсем иная эпоха...
Курс у меня был замечательным. И это заслуга нашего мастера, фанатично относившегося к своей работе. Может, поэтому и вышло такое созвездие актеров: Мария Аронова, Кирилл Пирогов, Андрей Барило, Владимир Епифанцев, Нонна Гришаева... Редко случается, чтобы столько выпускников остались в профессии и чего-то добились.
Владимир Владимирович мог на кого-то прогневаться, потому что не терпел халтуры, небрежности и сам выкладывался на все сто. Но нас он обожал. Витамины приносил на занятия! Ведет лекцию, а сам пускает баночку по рядам. Его жена Татьяна Захава привозила вечером еду. Картошку целыми кастрюлями. Они жили недалеко, на Кутузовском проспекте, и картошка была еще горячей. Времена стояли голодные. Многие ребята недоедали, иногда даже падали в обмороки.
— У вас ведь учился сын Евгения Стеблова Сергей, впоследствии ставший монахом?
— Да, хотя в то время в Сереже не чувствовалось особой религиозности. Но он был необыкновенно чистым человеком. По сравнению со всеми нами — абсолютное дитя. Не в смысле какой-то незрелости, а скорее наивности и простодушия по отношению к миру.
Помню, праздновали Сережино восемнадцатилетие. Мы всем курсом были приглашены к Стебловым. Его замечательные родители накрыли шикарный стол, выпили с нами по рюмке и ушли, чтобы не мешать. Сказали: «Ребята, не стесняйтесь! Угощайтесь, празднуйте!» Но в глазах их читался ужас. И не зря...
В тот день Серега выпил впервые в жизни и был в совершенно разобранном состоянии. Впрочем, и гости, дорвавшись до вкусной еды и выпивки, попадали. Трезвыми оставались только мы с Зоей — женой моего однокурсника Володи Жаркова. Мыли посуду и представляли, в каком шоке будут родители Сережи, когда вернутся. Но они повели себя героически.
Я в восемнадцать вышла замуж — за студента Щукинского, учившегося на курс старше. И ни разу не пожалела, что все сложилось так, как сложилось. Правда, брак у нас был необычный, гостевой. Муж не стал артистом. Времена наступили тяжелые, а ему надо содержать семью, оплачивать жилье. Заработать актерской профессией было нереально, и он перепрофилировался. Жил и работал в разных странах. Я не ставила условий, не мешала ему реализоваться. Надеялась, что когда-нибудь все устроится. Но оказалось, ничего нельзя откладывать. Время уходит, люди меняются. И когда вдруг встал выбор: менять свою жизнь или нет — мало нашлось аргументов в защиту нашего семейного союза. Отношения себя исчерпали. Сохранять было нечего.
Дочь появилась на свет, когда мне было девятнадцать. Надо сказать, что на нашем курсе за время обучения несколько студенток стали мамами. Владимир Владимирович никогда не ставил нелепых условий: «Или искусство, или дети!» Хотя я знаю массу историй, когда худруки так говорили, девчонки слушались и совершали глупости. Кстати, сейчас в институте рожают крайне редко, но уже по другим причинам: слишком инфантильны и не желают брать на себя ответственность. Предпочитают материнству карьеру.
