«Мастерской нет — просто пустынная комната в какой-то мрачной квартире, — вспоминала художница Валентина Ходасевич. — Для чаепития и закуски имеется небольшой стол, но чаще друзья садятся на пол, подстелив под себя бумагу. Тарелок мало, есть стаканы и веселые цветные чашки. Эта неналаженность в хозяйстве никому не мешает. Здесь царит искусство — дерзкое, настоящее, молодое, и о нем все помыслы, разговоры, споры».
Судя по работам второй половины 1910-х годов, Гончарова увлекалась Гогеном, переняв его палитру, даже некоторые сюжеты. Впрочем, в ее тогдашнем творчестве заметно влияние и «других знаменитых французов», у которых «в начале пути более всего училась», — Матисса, Ван Гога, Сезанна.
Вместе с Михаилом они неустанно экспериментировали. Их выставки неизменно сопровождали эпатаж, провокация, скандал, шумиха в прессе, которую ловко организовывал сам Ларионов. В 1912 году он «изобрел» новое направление, назвав его лучизмом, и, по сути, открыл эру беспредметности в живописи. Художник, провозглашалось в манифесте «Лучисты и будущники», должен изображать не предметы, а отраженные от них свето-цветовые лучи.
Вскоре бунтарь Ларионов заявил: ему «прискучило быть новатором только в живописи. Он хочет сделаться законодателем мужской моды... Для начала решил популяризировать лучистую окраску лица». Через несколько дней шокированные москвичи увидели на улицах странных людей с физиономиями, разрисованными непонятными символами и знаками. Среди участников «акций» наблюдалась единственная женщина — Наталия Гончарова.
Молодая эпатажная художница к этому времени была весьма востребована: ей заказывали картины и театральные декорации, она иллюстрировала книги футуристов Алексея Крученых, Велимира Хлебникова, создавала эскизы женских туалетов. После Осенней выставки 1913-го несколько ее полотен приобрела Третьяковская галерея, через год Наталию пригласил в Париж Сергей Дягилев — оформить оперу-балет «Золотой петушок». Во Францию она поехала вместе с Михаилом.
Дягилев называл ее «самой знаменитой из передовых художников»: «Гончаровой нынче кланяется вся московская и петербургская молодежь. Но самое любопытное — ей подражают не только как художнику, но и внешне. Это она ввела в моду рубашку-платье — черную с белым, синюю с рыжим. Она нарисовала себе цветы на лице. И вскоре знать и богема выехали на санях — с лошадьми, домами, слонами — на щеках, на шее, на лбу».
