В августе 1987-го, когда Андрея Александровича не стало, я находился в Одессе. Печальную новость услышал в телепрограмме «До и после полуночи» и был потрясен. Не только смертью любимого артиста, которому было всего сорок шесть, но и тем, что рухнули мои мечты. Я ведь думал: поступлю в театральное, стану артистом и Миронов однажды сам обратит на меня внимание. Спросит: «Кто этот замечательный парень?» Вот тогда и состоится наша встреча. Мне не хотелось затеряться в толпе, мечтал подойти и сказать на равных: «А знаете, Андрей Александрович, я ведь из-за вас стал таким хорошим артистом!» Его ранняя смерть вообще очень повлияла на мое поколение, еще сильнее утвердила нас в желании заниматься театром...
Школу-студию МХАТ окончил в 1993 году и с удивлением обнаружил, что за время моего обучения в вузе страна стала другой и деваться нам, актерам, некуда. Кино не снимают. В театре, даже таком прославленном, как МХАТ, на сцене звезд больше, чем зрителей в зале. То, чем мы жили, что обожествляли, оказалось никому не нужно. Моему курсу еще повезло. Нашим мастером был Юрий Еремин — худрук Театра имени Пушкина, многих студентов, и меня в том числе, он взял к себе.
Юрий Иванович активно ставил, но почему-то особенно удачные и интересные спектакли получались у него на других площадках, а не в Театре имени Пушкина, куда народ почти не ходил. Пару раз власти даже порывались его закрыть — из-за того, что билеты почти не продавались. К счастью, до окончательного краха не дошло. Но Еремин довольно скоро ушел, и наступило абсолютное безвременье.
В принципе, я не сидел без работы и даже сыграл Хлестакова — в двадцать три года! В столь юном возрасте эту роль никто никогда не получает. Но уникальное достижение никак не повлияло на мою судьбу.
Как-то встретил Диму Марьянова.
— Привет! Ты где?
— В «Ленкоме».
— Танцуешь? Ха-ха! А я играю Хлестакова!
— В Театре Пушкина?! Да уж!..
«Ленком» еще оставался островком небожителей, а у нас было болото. С тоски начал хандрить, болеть. Все валилось из рук. Однажды пошел к любимому педагогу по Школе-студии МХАТ — Алле Покровской и пожаловался на горькую судьбу.
— Иди преподавать, — неожиданно сказала она.
— Зачем?
— Мне кажется, тебе надо еще немножко поучиться. Мы ведь только делаем вид, что учим, а на самом деле учимся у своих студентов — пробуя, репетируя, проговаривая какие-то вещи. Не дома перед зеркалом, а видя себя в отражении глаз молодых людей. Никакое мастерство не заменит их энергии. И еще преподавание — постоянный процесс, который помогает быть в тонусе. Студенты очень стимулируют. Если утром на занятиях рассказываешь им, как надо играть, а вечером они приходят в театр и видят, что ты творишь — это заставляет работать по максимуму. Я сама никого не боюсь — ни мамы, ни подруг, ни сына Миши, ни Олега Николаевича Ефремова, но боюсь, что придут мои ученики и скажут: «Алла Борисовна, что-то вы сами-то не очень!»
