Весной 1919-го Добровольческая армия начала наступление с Северного Кавказа, летом заняла Донбасс, взяла Киев, Харьков, Одессу, Царицын. Осенью Деникин нацелился на Москву. Шестого октября конница генерала Шкуро закрепилась в Воронеже. Через неделю части генерала Кутепова заняли Орел и оказались на подступах к Туле. Еще одно усилие — и войско услышит радостный перезвон московских колоколов...
Но неожиданно в тылу вспыхнуло восстание Махно, и Деникину пришлось отозвать крупные силы с фронта. Красные, заключив перемирие с Махно, провели контрнаступление, в результате которого начался откат деникинских войск на юг, к Черному морю. Антон Иванович в отчаянии писал жене: «Нет душевного покоя. Каждый день — картина хищений, грабежей, насилий по всей территории вооруженных сил».
После новороссийской катастрофы, когда во время эвакуации в Крым погибли тысячи солдат, казаков и офицеров белой армии, генерал подал в отставку. Семнадцатого апреля 1920 года был обнародован его последний приказ: «Барон Врангель назначается Главнокомандующим Вооруженными силами Юга России. Всем, шедшим честно за мною в тяжелой борьбе, — низкий поклон. Господи, дай победу армии и спаси Россию».
Все было кончено. Деникин, поседевший, ссутулившийся, на английском дредноуте «Мальборо» отплыл с семьей в эмиграцию. Весь их капитал в переводе на британскую валюту составлял тогда менее тринадцати фунтов стерлингов, а ведь на его иждивении кроме родных были дети генерала Корнилова.
Вначале попали в Англию, где власти безуспешно пытались убедить генерала возглавить русское правительство в изгнании. Затем начались скитания по Европе: Бельгия, Австрия, Венгрия, снова Бельгия, пока наконец в 1926 году не осели во Франции.
«По приезде в Париж, — напишет Деникин позднее, — сразу окунулся в водоворот политиканства, подвергаясь «уловлению» со стороны одних, желавших использовать мой авторитет и мое перо, и травли со стороны других». Но белый генерал чурался политики и старался держаться вдали от «эмигрантской склоки».
Миновали дни бесконечных боев и тяготившей Деникина безграничной власти. Вернулось забытое ощущение мирной жизни и относительного покоя, но ничто не могло успокоить память. По ночам ему по-прежнему снились берега Дона, шелестящий ковыль, обожженная полуденным зноем степь, высокая безоблачная синева — здесь он испытал столько надежд на спасение родины...
