Вместе с пришедшей в отчаяние матерью отчим пытался отговорить падчерицу от союза — все оказалось напрасным. Почти год они оттягивали свадьбу. Однако в конце концов Ланские капитулировали, посчитав аргументом фразу обиженной Таши «Одну замариновали. И меня хотите замариновать». Дочь имела в виду незамужнюю сестру Марию, которой шел двадцать первый год.
Однако Наталья Николаевна продолжала беспокоиться. В тревожных предчувствиях пишет она старинным друзьям Вяземским: «Быстро перешла бесенок Таша из детства в зрелый возраст. Но делать нечего — судьбу не обойдешь. Вот уже год борюсь с ней, наконец покорилась воле Божьей и нетерпению Дубельта. Один мой страх — ее молодость, иначе сказать ребячество».
О том, что путь к свадьбе младшей дочери Пушкина и сына жандармского генерала Дубельта не так гладок, заметила и мать жениха. «Думаю, тут вряд ли будет толк, — пишет Анна Николаевна мужу. — Девушка любит Орлова, а идет за Мишу; Орлов страстно любит ее, а уступает другому...» Но когда свадьба стала делом решенным — была назначена на февраль 1853 года, госпожа Дубельт деловито интересуется у мужа: «Ты пишешь, что был в театре и ждал только одну фигуру — нашу будущую невестку. Скажи, Левочка, так ли она хороша собою, как говорят о ней?»
...Спустя девять лет Наталья Александровна Дубельт, собираясь на бал к княгине Трубецкой, стояла перед зеркалом в туалетной комнате и натягивала длинные тонкие перчатки. На ней было светлое платье из тафты с глубоко декольтированным лифом, украшенное узорчатой каймой. Волосы спрятаны в жемчужную сетку, и только несколько непокорных завитков струились по высокой шейке. Неожиданно ее лицо потемнело и застыло подобно маске: Таша услышала звук приближающихся шагов. С шумом открылась дверь, и в комнату заглянул муж.
— Вы готовы? — резко спросил он и окинув быстрым взглядом бальный наряд жены, потребовал: — Хочу, чтобы вы надели другое платье. Это считаю неподходящим.
— Чем же оно неподходяще? — поинтересовалась супруга.
— Оно слишком открыто.
— Я бы исполнила ваше желание, — спокойно ответила Таша, — но боюсь, времени на переодевание уже нет.
