— Ваша тетя Адель, изображенная на этом портрете, и в самом деле была любовницей его автора, художника Густава Климта?
Если бы она знала, сколько раз за последние годы Альтман слышала нечто похожее! Право, у Марии было достаточно времени, чтобы выковать броню, защищавшую и ее саму, и давно покойную Адель, да и всю их семью от таких вот наглых пигалиц-репортерш. Матерински снисходительный взгляд, королевская улыбка и капелька яда в ласковом голосе:
— Не знаю, как вас, милая, а меня мама в свое время лишала за такие вопросы сладкого...
Кто-то из журналистов, стоявших рядом, прыснул, девица обиженно сморщила носик... Бедняжка! Вернулась в свою газетенку ни с чем и наверняка получила нагоняй от редактора. Мария усмехнулась, потом нахмурилась. Нет, а что она, собственно, хотела услышать — историю о том, как Мария однажды разгадала тетушкину тайну?
Тети Адель не стало в 1925 году, когда Марии было девять. Умирала она тяжело. «Менингит...» — сказал врач и развел руками, давая понять, что его возможности исчерпаны. Тереза три дня не отходила от постели сестры, и Марии строго-настрого было запрещено беспокоить тетю. Но не выдержав, она все же подкралась к приоткрытой двери спальни.
В тот последний день ничего, совсем ничего от сиявшей в золоте томной дамы не осталось в женщине, хрипло дышавшей в полумраке пропахшей лекарствами комнаты. Жалость пронзила сердце Марии, и забывшись, она чуть сильнее налегла на приоткрытую дверь, скрип которой вдруг вывел Адель из забытья. Протянув дрожащую руку, она повернула в себе фотографию в простой элегантной рамке, стоявшую на прикроватной тумбочке, и несколько мгновений смотрела на нее. Больше живой тетю Адель Мария уже не увидела.
После смерти жены Фердинанд оставил ее спальню точно такой же, какой она была при жизни хозяйки, приказав регулярно менять в вазах свежие цветы. Но сам он теперь все чаще уезжал из опостылевшей Вены в Чехию, где у него было поместье. Впрочем, для семьи брата двери венского дома были открыты и в отсутствие хозяина. Тереза приглядывала за прислугой, а Мария, прихватив какую-нибудь книжку из огромной дядиной библиотеки, шла в бывшую тетину спальню. С некоторых пор ее занимал там не столько «золотой» портрет, сколько та самая фотография: лысоватый мужчина в заляпанной краской просторной блузе, отороченной тесьмой, орнамент которой чем-то напоминал узор на «золотом» портрете.
В ответ на расспросы мать рассказала, что это художник Густав Климт, умерший семью годами раньше Адели, в 1918-м. Он часто бывал в доме Блох-Бауэров, где двадцать лет назад встречались едва ли не все известные люди Вены. Тетя была с Климтом очень дружна, и он написал два ее портрета. Тот самый «золотой», что так нравился Марии, и второй: Адель в огромной черной шляпе и струящемся платье, перехваченном ярко-синим поясом. Сказать по правде, эта картина, тоже висевшая в спальне, казалась девочке далеко не такой красивой — тетя выглядела на ней растерянной и одинокой. А вот пейзажи Климта из дядиной коллекции она полюбила: и сине-зеленый яблоневый сад, и дома, взбегающие вверх от озера по крутому косогору...
