Сейчас это кажется смешным, а тогда околополитические шутки мужа сильно меня пугали. За них запросто могли записать в диссиденты со всеми вытекающими последствиями, самое безобидное из которых — запрет на участие в зарубежных гастролях. Сколько раз говорила с Никитой на эту тему — умоляла, убеждала. Бесполезно.
Каждую неделю у нас в театре устраивались политинформации, посещение которых было обязательным. Никита не присутствовал ни разу. Однажды парторг театра, отловив его в коридоре, спросила:
— Никита Владимирович, почему не ходите на политинформации? Может, вас лектор не устраивает?
— Да, — ответил Подгорный. — Мне в этом качестве больше нравится Гольдберг с радиостанции Би-би-си. Так что не беспокойтесь, пожалуйста, у меня есть свой личный политинформатор!
Из-за бесшабашности и вольнодумства он очень часто ходил по краю. Слава богу, меня не было на тех гастролях в Риге, иначе бы от переживаний сошла с ума. В спектакле «Бешеные деньги» его Телятев вдруг заговорил голосом Брежнева, да еще вставляя в монологи любимые словечки генсека. Актеры прыскали тайком, зал веселился в открытую. И только почетные зрители — товарищи из партийных и советских органов — сидели с каменными лицами. Когда по возвращении в Москву партнеры Никиты рассказали о его выходке, я не спала несколько ночей. Ждала последствий. К счастью, и на сей раз обошлось.
Часто слышу: «Никита Владимирович был таким щеголем!» Вслух не возражаю, но про себя думаю: «Если бы вы знали, каких усилий стоило затащить его в магазин, чтобы купить новый костюм или джемпер!» Нет, франтом он не был и в обычной жизни никогда не пытался изобразить из себя нечто этакое возвышенное. Умение носить костюм, походку, жесты, манеру общения диктовала его природа. У щелыковских «отдыханцев» было неписаное правило: одеваемся по-простому, никаких модных нарядов. Женщины ходили в платьях из ситца, мужчины — вообще в чем придется. И вот как-то сижу на террасе с одной дамой — известной актрисой, представительницей дворянского рода. Из леса с корзинкой грибов появляется Никита. В трениках с вытянутыми коленками, выгоревшей на солнце и давно потерявшей форму майке. «Посмотрите, — говорит дама, — вот идет князь. Породу не скроешь...»
Заговорила об одежде и вспомнила смешной случай, который произошел в Париже на гастролях. В последний день решили пройтись по магазинам за сувенирами. Увидели на уличном лотке эластичные мужские носки. В Советском Союзе в ту пору таких не было — только хлопчатобумажные, у которых пятка вываливалась уже через два дня. Наличности хватало на четыре пары. Отложила их в сторонку, отдала продавщице деньги, а она вдруг сверху кладет еще одну. Мы замахали руками: «No! No!» — и вернули «лишнюю» пару на место. Пораженная продавщица снова положила ее на стопку и принялась что-то лопотать на французском. Мы опять: «No! No!» Только через несколько минут разобрались, что пятые носки — презент. Хохотали тогда с Никитой до слез: и над своим безъязычием, и над приятными сюрпризами зарубежной торговли.
