Вскоре после того как мы поженились, Никита позвал меня на «Мосфильм», где был организован просмотр картины «Мичман Панин»: «Очень хочу, чтобы ты поехала. В фильме есть сцена — моя и Славы Тихонова, который играет главную роль. Я там произношу великолепный монолог. Ты должна это увидеть и услышать». Сидим в полупустом зале. Никита шепчет: «Сейчас будет эта сцена... — Проходит минута, две... — Почему-то нет, — растерянно роняет Подгорный. — Может, перемонтировали и поставили в конец».
Оказалось, сцену просто вырезали. От роли, к которой Никита так трепетно отнесся, почти ничего не осталось. Разочарование и обида, которые он испытал, помнились очень долго. Десятки раз между нами происходил такой диалог:
— Звонили с киностудии. Там на столике — номер. Перезвони.
— Не буду.
— Ну почему?!
— Не хочу.
Случалось, я просто не могла позвать мужа к телефону — он был не в форме. Говорила «Его нет дома», придумывала какую-нибудь поездку. Наверное, на другом конце провода догадывались, в чем истинная причина «отсутствия», и переставали звонить. А бывало, все складывалось удачно: особо настойчивый режиссер добивался встречи, предложенная роль казалась Никите интересной, но муж отказывался, потому что шли генеральные репетиции новой постановки или в репертуаре на ближайшие месяцы стояло несколько спектаклей, где он играл без дублера. А важнее театра для Подгорного не было ничего.
Ни об одной из несыгранных Никитой киноролей я так не жалею, как о роли в «Семнадцати мгновениях весны». Татьяна Лиознова видела его одним из главных героев (кем именно, уточнять не стану), и ее помощники звонили нам чуть ли не каждый день. Какое-то время Никита был в ненадлежащем состоянии, и я не звала его к телефону. А когда пришел в норму, сам отказывался брать трубку:
— Скажи, что занят в театре.
— Ну выслушать-то предложение можешь? В который раз звонят! Неприлично! Ответь!
— Зачем, если все равно не смогу у них играть? У меня в театре новая роль, каждый день репетиции.
Потом позвонила сама Лиознова. Разговор был долгим, и в конце концов Никита пообещал приехать на пробы. Пообещал — и не поехал. Вечером того дня, на который была назначена встреча, снова позвонила Лиознова. «Никита, вы никогда не будете сниматься ни в одном из моих фильмов!» — сказала режиссер и повесила трубку.
...В прежние времена актера, посмевшего явиться на репетицию (или хуже того — на спектакль) в подпитии, могли отправить в сапожный цех. И сидел он в подмастерьях до тех пор, пока руководство театра не сочтет нужным вернуть на сцену. При нас такого наказания уже не было: виновных прорабатывали на собраниях и «били рублем». Никиту чаще других лишали половины зарплаты, но вовсе не потому, что он слыл самым злостным нарушителем. Просто если друзья-коллеги, приняв стопку-другую, тихо скользили по стеночке, стараясь не попасться начальству на глаза, то бесшабашный Подгорный обязательно устраивал какую-нибудь экстравагантную выходку, о которой потом судачил весь театр. И опять: другого за выкинутый в подпитии фортель только пожурили бы, а его обязательно наказывали, и весьма жестко. Тем самым руководство, видимо, хотело показать коллективу свою объективность: мол, заметьте, даже всеобщему любимцу Никитушке спуску не даем...
