Могу поспорить и с еще одной характеристикой, которую дают Подгорному не слишком хорошо знавшие его люди. Муж не был «легким и открытым». Скупой на проявление внешних эмоций, он очень многое держал в себе. Никогда и никому, даже мне, не жаловался на отсутствие новых интересных ролей, не сетовал, что мог бы сделать на сцене гораздо больше. Его глубокую внутреннюю неудовлетворенность видели и чувствовали только самые близкие, для всех остальных Подгорный был баловнем судьбы, весельчаком, душой компании...
От Никиты не стоило ждать красивых слов, признаний, но как же трогательно он заботился о тех, кого любил! Анна Ивановна часто вспоминала об отношении сына к старенькой няне: «Поля была членом семьи. Сначала вырастила меня, потом Никиту. Друг друга они просто обожали. Во время войны зимой в квартире стоял жуткий холод, и Поля каждое утро вешала Никитину одежду над газовой горелкой. Проснувшись по будильнику, сын кричал: «Поля, давай!» — и няня несла согретые штаны и свитер. Натянув их под одеялом, Никита шел на кухню завтракать, а потом бежал в школу. Когда заканчивал училище, Поля была уже очень старенькой и сильно болела. Сын так переживал, что однажды няня попросила врача: «Вы уж подержите меня здесь, пока Никитушка не сдаст экзамены. Боюсь, провалит, если сейчас умру».
Так же сильно, как свою няню, Никита, по словам Анны Ивановны, любил только дочку. Даша — наш поздний ребенок, которого мы ждали двадцать лет. Коллеги рассказывали, как на гастролях Подгорный бегал по магазинам, трогательно выбирал ботиночки, носочки, маечки. Говорили, что в состоянии такой эйфории, безудержной радости прежде не видели его никогда. Очень жаль, что после рождения дочери судьба отмерила ему всего три года...
За четверть века совместной жизни у нас бывало всякое. Красивый, остроумный, талантливый Никита не мог не пользоваться успехом у женщин. Случалось, и отвечал на симпатию, увлекался. Явление совсем не редкое, особенно в артистической среде. Я, например, знаю только одного образцово-показательного мужа и удивительного однолюба — Евгения Самойлова, для которого кроме его Зиночки никого не существовало. Ревновала ли я мужа? Конечно. Но в то же время понимала: «отклонение» скоро закончится и все вернется на круги своя. Сердцем чувствовала: его дом только здесь.
У меня ни разу не возникло мысли устроить мужу что-нибудь в отместку, заставить ревновать — чтобы понял, насколько это больно. Но я видела, как Никита напрягался, если кто-то из коллег оказывал мне невинные знаки внимания: делал комплимент новому платью, прическе, говорил, что хорошо сыграла роль. Однажды в Щелыкове слегла с ангиной. Никита и Пров Садовский (тоже актер Малого театра, продолжатель знаменитой династии) меня развлекали, рассказывая байки и «отдыханские» новости. Потом кто-то постучал в балконную дверь, которая выходила на галерею, и позвал мужа поговорить.
