«Быстрицкая приехала провожать Лаврова на вокзал с букетом цветов. И вдруг видит, что Кирилл на перроне не один — рядом с ним стояла девушка поразительной красоты. «Познакомься, это Валя», — сказал Лавров. Быстрицкая выбросила свой букет в урну и ушла. Для нее вся эта история была страшным ударом...» — вспоминают близкие великого актера — дочь Мария и друг, режиссер Николай Засеев-Руденко.
«В 1951 году у Киры был роман с актрисой Элиной Быстрицкой, — рассказывает друг Кирилла Лаврова, режиссер Николай Засеев-Руденко. — В те годы она училась в Киевском театральном институте, а Кирилл уже делал первые успехи на сцене Театра имени Леси Украинки, где мы с ним и познакомились, — я начинал как актер. Знаю, что учеба у Элины складывалась непросто — ее даже хотели исключить. Так и сказали: «Завтра будет готов приказ о вашем отчислении». — «Тогда послезавтра ищите меня в Днепре», — отрезала Элина. И, зная ее характер, в институте не стали рисковать. Ведь она бы так и сделала! Решительная, волевая, даже властная женщина. Что Лаврову не очень подходило, он ведь и сам был по натуре лидер. Но роман между ними, тем не менее, разгорелся яркий. В те годы Кирилл жил вместе со своим отцом, известным актером Юрием Лавровым. На актерских посиделках они часто выступали в тандеме — оба были веселые, с чувством юмора.
Когда Быстрицкая стала появляться на этих «вечерках», Юрию Сергеевичу она не показалась. Элина была девушка серьезная, не понимала его ироничного тона, шуток. Отец потом высказал сыну: «Не годится эта надутая особа тебе в жены». А вот Валя Николаева, будущая супруга Киры, его отцу пришлась по сердцу. Живая, веселая, обладающая тактом, легкостью характера — она нравилась Юрию Сергеевичу все больше и больше. Он говорил сыну: «Вот невеста так невеста!»
Валя поступила в наш театр в 1951 году, после Школы-студии МХАТ. Николаева была поразительно красива, к тому же нежна, женственна. Недаром ей сразу стали давать роли лирических героинь. За Валей многие ухаживали, но она предпочла Лаврова. И вот Кира собрался куда-то уезжать из Киева на пару недель по делам.
Узнав об этом, Быстрицкая приехала провожать его на вокзал с букетом цветов. И вдруг видит, что Кирилл на перроне не один. Он ей говорит: «Элина, познакомься, это Валя». Быстрицкая выбросила свой букет в урну и ушла. Насколько я знаю, для нее вся эта история была страшным ударом. Она потом и слышать о Лаврове ничего не желала...»
«Мама с папой обратили внимание друг на друга при необычных обстоятельствах, — рассказывает дочь Кирилла Лаврова и Валентины Николаевой актриса Мария Лаврова. — Папа ведь всегда занимался общественной работой, вот и в Театре Леси Украинки руководил комсомольской организацией. А в тот год в Киеве вдруг выпало очень много снега, на расчистку которого созвали всех сотрудников театра. Только моя мама не пошла: «Я артистка, и снег чистить — не мое дело!»
Возмущенный отец вызвал ее к себе — «проработать», но как-то потихоньку перешел на комплименты... Закончилось тем, что молодые люди полюбили друг друга. А тут еще и комната в общежитии освободилась. Зевать было нельзя! Папа с мамой сыграли свадьбу, объявив себя мужем и женой, хотя расписались только через год».
«Карьера в партии была для Киры очень важна, — продолжает свой рассказ Николай Засеев-Руденко. — Он в это все по-настоящему верил. И вот произошел такой случай. Меня неожиданно призвали в армию. Надо на прощание «проставляться», а денег совсем нет. Тогда я пришел к Кириллу и говорю: «Выручай, друг!» Кира взял все, что у него было, и мы отправились в винный магазинчик напротив театра. Сначала отпраздновали с друзьями, потом вдвоем продолжили, ну, в общем, увлеклись.
Поздно вечером, провожая меня до дому, Кира говорит: «Коля, а ведь я потратил не только свои деньги, но и членские взносы, которые сдали мне люди...» Я ответил: «Ладно, что-нибудь придумаем». А уже перед самым подъездом Кира мне напоминает: «Коля! Это не шутки! Ты обещал достать». Ну куда деваться? Дело серьезное, такой человек, как Кирилл, со стыда сгорит, если придется признаться в растрате. Захожу домой, говорю: «Мама, надо все мои вещи продать. Мне уже не пригодятся — все равно в армию ухожу». Утром взял пальто, костюм, часы, ботинки и отнес в скупку. Сам остался в старом лыжном костюме. В нем и пришел в театр. На проходной меня уже поджидал Кира: «Принес?» Он сказал это так строго, что я понял: если б не принес деньги, он бы меня, наверное, убил! Я отдал ему деньги, и тогда Лавров облегченно вздохнул и сразу стал добрым, как раньше.
Кира довольно поздно стал актером.
Ему было уже 25, когда он уволился из армии. Первым делом поехал в родной Ленинград и там все бегал за Георгием Товстоноговым, руководившим тогда Театром Ленинского комсомола. Лавров хотел, чтобы режиссер его хотя бы прослушал. Но Товстоногов, как только узнавал от секретаря, что «этот солдат в шинели» его опять в коридоре ждет, убегал из театра через черный ход».
«Папина солдатская шинель и бритая голова многих в Ленинграде удивляли — война-то уже пять лет как кончилась, — рассказывает Мария Лаврова. — Вот и в приемной комиссии Ленинградского театрального института, куда папа хотел поступить, его не поняли. А тут еще выяснилось, что у папы нет даже аттестата о школьном образовании...
До войны папа был обычным ленинградским мальчишкой, бегал по улицам, в футбол во дворе играл.
Причем играл очень хорошо, его даже приняли в юношескую футбольную команду одного из клубов. Папе было 15 лет, когда началась война. До блокады его — вместе с мамой и трехлетней сестрой — успели вывезти в эвакуацию в Новосибирск. По дороге он заболел тифом, так что сразу с вокзала в Новосибирске папу забрали в больницу. Поправившись, он не пошел в школу доучиваться. Папе пришлось резко повзрослеть, потому что семье нужно было как-то кормиться. Он подрабатывал грузчиком, потом пошел работать токарем на военный завод. При этом папа почти каждый день наведывался в военкомат — просился на фронт, и это несмотря на то, что у него была бронь от завода. В конце концов, когда в 1943 году папе недолго оставалось до восемнадцати, его отправили в астраханское летное училище, получать профессию авиатехника.
Папа окончил его уже в 1945 году, так что повоевать ему не пришлось. Но армии он отдал целых семь лет! Выпускников училища посадили в поезд, чтобы отправить по домам, а на полпути развернули и повезли на Курильские острова. Местом назначения стал остров Итуруп. Самолеты туда летали очень редко — иной раз по 10 месяцев не было сообщения с Большой землей. Скука смертная: вокруг только скалы и серое море. Развлечений никаких! Вот тогда солдаты и решили организовать свой самодеятельный театр. Там отец переиграл все возможные пьесы, тогда-то он впервые почувствовал интерес к актерскому делу. Когда выяснилось, что в Ленинграде папу никто принимать не хочет, он отправился на прослушивание в Театр Леси Украинки, который как раз гастролировал в Северной столице.
Там работал его отец, актер Юрий Лавров. Папу приняли во вспомогательный состав театра, и он отправился на Украину».
«Юрий Сергеевич Лавров пользовался в Киеве большой популярностью, — вспоминает Николай Засеев-Руденко. — Как и Кирилл, он отродясь нигде актерскому мастерству не учился, тоже был самородок. Его отец, дед Киры, до революции служил директором гимназии и в 1919 году эмигрировал в Сербию. Стало быть, и на Юрия Сергеевича пала тень «неблагонадежного». Как я от него позже слышал, когда в Питере после убийства Кирова начались чистки, Юрий Сергеевич предпочел от греха подальше уехать в Киев. На тот момент он с мамой Кирилла уже развелся.
Лавров-старший был очень любвеобильным человеком, и романы с актрисами у него случались часто, да и браки тоже. В Киеве он женился на одной актрисе, она родила ему дочь. Потом он с ней развелся и женился на другой. Квартиру оставил прежней жене, с новой временно поселился в общежитии. И вот появляется взрослый Кира, которого Юрий Сергеевич не видел много лет. При этом сын считает, что может стать актером, потому что он где-то там в самодеятельном театре играл. А поскольку ему негде жить, просится к отцу. Конечно, у того радости это не вызвало. Юрий Сергеевич ему так и сказал: «Работал бы ты дальше военным инженером, это хорошая профессия. Куда ты лезешь в артисты?» Возможно, что так и отправил бы сына назад, если бы не вмешался руководитель театра — Константин Хохлов, который в Кире сразу что-то рассмотрел. В конце концов Юрию Сергеевичу пришлось смириться и помочь сыну, первое время они жили вместе, и жили дружно.
Ведь у обоих характеры были веселые. Они могли подкалывать друг друга, хохмить, между ними установилось полное взаимопонимание. И потом, когда отец уже старым стал, Лавров его забрал к себе в Ленинград.
Довольно быстро Кирилл показал, на что он способен как актер. Возможно, что каких-то знаний ему не хватало, но он играл по интуиции. При этом сам всегда стеснялся, что у него нет образования. И первое время строил планы, как он поедет, поступит на заочный… Но, услышав об этом, Константин Хохлов сказал, как отрезал: «Не нужно тебе это! Не занимайся ерундой! У тебя талант — от Бога!» И это действительно так. Такие, как Кира, раз в сто лет рождаются… В 1954 году Хохлова перевели в Ленинград, в БДТ.
И через год он позвал Киру в свой театр. Правда, вскоре после переезда Лаврова в Питер Хохлов умер, и его место в режиссерском кресле занял Товстоногов. И вот снова Георгий Александрович увидел в списке того самого актера, от которого бегал через черный ход. Отношения между Товстоноговым и Лавровым складывались непросто. Георгий Александрович слишком верил в необходимость классического театрального образования. Помню, он и насчет Юрского говорил: «Мне нужен Юрский — профессиональный актер, а не Юрский — режиссер-дилетант». Так они и поссорились, и Юрский вместе с женой ушел из театра.
Словом, оказавшись под руководством Товстоногова, Кира с горя чуть было не уехал в Потсдам, в военный театр. Но главреж все-таки его не отпустил — было решено, что Лавров останется в БДТ на год, а там видно будет.
В итоге этот «год» растянулся на полвека. Помню, как в те времена, когда Кирилл еще только искал свое место в товстоноговском БДТ, мы с ним в очередной раз заглянули в нашу любимую рюмочную напротив Ленинградского института театра, музыки и кинематографии (я ведь тоже к тому времени перебрался в Ленинград). Там нам с Кирой нравились бутерброды: черный хлеб, масло, сверху лучок и балтийская килька — то, что надо под водку и под дружеский разговор. И вот однажды мы туда заходим и видим весь цвет театрального Питера: Товстоногов, актеры Лебедев, Горбачев, Юра Толубеев, Василий Меркурьев… Мы остолбенели: ну и попались! А Меркурьев нам машет рукой: «Проходите, проходите! Мы все равно скоро уходим, через 20 минут нам студентов идти учить».
Постепенно между Лавровым и Товстоноговым сложилось взаимопонимание.
Замечательные роли он сыграл в БДТ — о таких только мечтать можно. В кино Лавров начал сниматься лет в тридцать. А популярным на всю страну стал благодаря Константину Симонову, которому Кира очень понравился на сцене. И когда у Симонова брали разрешение на экранизацию пьесы «Живые и мертвые», тот поставил ультиматум: «Главную роль в фильме играть будет только Кирилл Лавров». После этой картины они стали друзьями на всю жизнь.
Ну а потом уж Лаврова захотели снимать все, и так продолжалось долгие годы. От многих предложений Кире приходилось отказываться.
Помню, как непросто было мне самому заполучить его в свой фильм. Я ведь, отслужив в армии, не стал возвращаться на сцену, а ушел в режиссуру. И вот, когда я снял уже немало картин, понадобилось мне, чтобы Лавров сыграл у меня адмирала флота в фильме «Слушать в отсеках». Я звонил ему, звонил, но все слышал в ответ, что нет времени. И вот я узнаю, что Кира с семьей отправился отдыхать в Ялту, в пансионат Союза театральных деятелей. А у меня как раз съемки шли в Симферополе, совсем рядом. Я рванул в Ялту и сразу — в пансионат, на пляж. Вижу Товстоногова — он лежит в шезлонге, читает газету. Говорю: «Георгий Александрович, прошу, помогите мне уговорить Лаврова сниматься в моем фильме!» — «Да что ты ко мне? Вон они с Лановым Васей загорают, иди, уговаривай». Я к Кире: «Во имя нашей старой дружбы, пропитых комсомольских взносов! А помнишь, как на сцене в массовке скакали?
Рюмочную нашу помнишь? Ну неужели ты бросишь меня? Я ведь не даром прошу — я тебе за два съемочных дня заплачу 500 рублей!» — «Сколько? — Кира даже солнечные очки снял. — Где же ты столько возьмешь?» — «Это уж мое дело!» Думаю: была не была. Стал я заодно и Лановому предлагать за 500 рублей небольшую роль сыграть. Но он лишь лениво отмахнулся: «Не нужны мне ваши деньги, я лучше отдохну». А Кира-то не обманул, приехал. Я ему и его жене на радостях отдал свой гостиничный люкс, угощал шампанским и черной икрой… Потому что понимал: при его занятости Лавров оказывает мне большую услугу. Одними деньгами тут не отделаться — времена, когда у Киры в деньгах был недостаток, давно прошли».
«Начало своей семейной жизни мои родители провели в режиме строжайшей экономии, — рассказывает Мария Лаврова.
— Потому что папа захотел купить автомобиль. По тем временам это была смелая мечта. А папе очень хотелось! Профессиональный авиатехник, он любил возиться с механизмами. И тогда родители «сели на диету». В течение года их единственной едой были вареные макароны-рожки, которые стоили дешевле всего. Из одежды ничего себе не покупали, даже носки — мама папе старые штопала. У них была цель! И в результате уже перед переездом в Ленинград у них появился желанный «Москвич-401». Папа был счастлив! Он вообще водить обожал и нас с братом к этому делу приучил с подросткового возраста. Я появилась на свет в 1965 году и была долгожданным ребенком. Конечно, папа очень любил моего старшего брата Сережу, но хотел еще и дочку. Когда я родилась, папа был на гастролях в Германии. И послал маме телеграмму: «Поздравляю с дочкой Машей!»
Так мама узнала, как меня следует назвать.
Помню, стоило папе войти в дом, я бросалась к нему: «Снимай брюки, снимай брюки!» И при этом дергала папу за штанины. По моей детской логике выходило так: если он переоденется в домашнее, то уже никуда не уедет. Обычно дети любят два праздника — день рождения и Новый год. Но у меня самый большой праздник был — папа дома! Конечно, я чувствовала, что отец — известный человек. Если мы выходили на улицу, то вокруг сразу же возникали люди, которые просили автограф. Меня это раздражало, мне так хотелось в редкие минуты, когда мы вместе, побыть с отцом наедине. Когда я училась в десятом классе, отцу пришлось понервничать. Ведь я начала влюбляться и поздно возвращалась домой.
Бывало, придешь вечером, а родители оба сидят в прихожей, схватившись за сердце. Как истинные актеры, они могли это ярко показать! И мне становилось их жалко. Надо отдать должное папе: в то время он очень постарался не упускать меня из виду. На день рождения я приглашала молодежь, но папа и мама оставались с нами за столом. При этом папа шутил и принимал участие в наших разговорах... А ведь ему было уже под 60 лет.
Вскоре я встретила своего будущего мужа Володю. И вот однажды он провожал меня до дому, мы остановились во дворе, разговариваем. Вдруг от стены соседнего дома отделяется какая-то тень… Оказалось, там стоял и караулил меня папа. Он решительно к нам подошел и хорошо поставленным актерским голосом сказал Володе: «Молодой человек! Если вы действительно хорошо относитесь к моей дочери, вы должны понимать, что у нее сейчас серьезный момент в жизни, она сдает экзамены.
Вы не должны ее отвлекать». А уж когда отец узнал, что мы намерены пожениться... Сначала это у него вообще в голове не укладывалось, мне тогда было еще 17 лет! Папа задавал правомерные вопросы: «И где вы собираетесь жить?», «Какие у вас планы на будущее?». Ответить было сложно. Но мы все равно поженились. Папа нелегко отпускал меня во взрослую жизнь, но ему пришлось смириться. А когда стало ясно, что я намерена поступать в театральный институт, он только сказал сдержанно: «Смотри сама…» Они с мамой уже прошли все это с моим братом. После армии тот сначала поступил в университет, и папа радовался, что сын получит «серьезную профессию». А через некоторое время брат университет бросил и стал заниматься рок-музыкой.
Разумеется, отцу это не нравилось, но он не стал вмешиваться в жизнь сына. Переживал, но дал ему возможность все в своей жизни решать самому.
Папа переиграл множество ролей и в театре, и в кино — от Ивана Карамазова до городничего в «Ревизоре». Хотя был момент, когда он чуть было не остался актером одной роли — из-за того, что сыграл в кино Ленина. Так случилось с несколькими мастерами сцены — после вождя им уже ничего больше не разрешали играть, берегли актерскую репутацию. Можно было только до бесконечности продолжать играть Ленина. Но когда папе не дали сыграть Николая II в фильме «Агония», он взбунтовался. Сам пошел по кабинетам чиновников и стал бороться за то, чтобы его не ассоциировали с образом вождя. К счастью, этого не произошло, но вот царя отец так и не сыграл.
В девяностые годы жизнь папы круто изменилась. Его выбрали художественным руководителем БДТ — это произошло после смерти Товстоногова. На выборах за папу проголосовали почти единогласно. Единственный голос против был его собственный. Папа прекрасно понимал, какую ношу придется взвалить на себя. С тех пор отец ни минуты не принадлежал себе. Постоянно хлопотал, что-то устраивал, с кем-то договаривался... За все время, которое папа руководил театром, он не уволил ни одного актера. Людям стало не до театра, и новую работу актеры могли и не найти. Порой папе хотелось все бросить. Помню, своему другу, писателю Виктору Астафьеву, он говорил: «Бросить бы все это и уехать на дачу!» Но тот отвечал: «Это твой крест — неси!»
Насколько папа, при всей своей активности, беспомощен без мамы, стало ясно, когда она заболела.
Папа все ездил к ней в больницу, все гладил ее по руке, спрашивал: «Девочка моя, что для тебя сделать?» До этого я не задумывалась о том, как сильно родители любят друг друга — ведь, бывало, они и горячились, и ссорились. Но недаром они прожили вместе сорок девять лет…»
«У Вали было удивительное терпение, женская мягкость, мудрость, — вспоминает Николай Засеев-Руденко. — Она была как бы амортизатором между взрывным и иногда колючим Кирой и окружающими. Бывало, пригласят они гостей на дружеский обед, и Лавров вдруг скажет правду-матку в глаза... А Валя возьмет и смягчит ситуацию — всех примирит, успокоит... Молодец она! Это редкой красоты, редкого ума женщина, и Лавров это знал, ценил. Конечно, когда он уезжал на съемки, бывало всякое.
В него часто влюблялись, да и сам Кира мог слегка увлечься. Но семья для него была основой основ. Ни одна женщина в его глазах не могла сравниться с Валей».
«К несчастью, мама сгорела за один месяц, — продолжает рассказ Мария Лаврова. — Еще когда она лежала в больнице, папа почувствовал себя одиноким в квартире, растерялся, на него было больно смотреть. И когда он попросил меня к нему переехать, я сразу же согласилась. Хотя у меня уже был не только муж, но и дочь. Папе, привыкшему к тишине, оказалось с нами трудно. Ему ведь было уже под 80... Однажды папа пришел домой и сказал, что ему от театра дают квартиру и он хочет туда переехать. А вскоре в жизни папы появилась женщина. Он сказал: «Настя — очень преданный мне человек. Что если она будет жить у меня?..» Мне и в голову не пришло возражать.
Хотя Настя моложе папы на 45 лет. Но это было папино решение, и я его уважала. К тому же я хорошо знала Настю — много лет она работала в нашем театре костюмершей.
С Настей папа и провел последние два года своей жизни. Конечно, мы с ней не стали подругами. Но при встрече и сейчас здороваемся, общаемся хорошо. Ведь она и правда была папе предана, а когда он заболел, ухаживала за ним, не отходила ни на шаг. И я ей за это благодарна. Хотя заменить папе маму, конечно, не мог никто. Эта потеря была невосполнима...»
