Двадцать шестого марта 1982 года я в последний раз играла Анисью во «Власти тьмы». Собиралась в театр, когда раздался звонок врача-пульмонолога, у которого мы были на приеме несколько дней назад.
— Ольга Александровна, хотел бы поговорить с вами по поводу Никиты Владимировича. Он сейчас дома?
— Да.
— Позвоните мне, когда мужа не будет рядом.
— У меня сегодня спектакль. В десять вечера не поздно?
— Нет, звоните.
Разговаривала на кухне, и едва вошла в комнату, Никита спросил:
— Кто это звонил?
Никогда прежде не проявлял любопытства по поводу моих телефонных разговоров — и вдруг...
— Режиссер с радио, — нашлась я. — Говорит, есть работа. Вечером созвонимся.
Конечно, в голову и прежде закрадывались подозрения, что у Никиты не остеохондроз, а что-то более серьезное, но я гнала тревожные мысли: «Столько рентгенов сделали — и ни один ничего не показал!» Дождаться окончания спектакля не смогла — позвонила между выходами на сцену.
— У Никиты Владимировича рак в тяжелой стадии, — сказал врач.
— Предстоит операция?
— Нет. Опухолью охвачен легочный ствол, убрать ее невозможно.
— Сколько ему осталось?
— Этого никто сказать не может...
Как отыграла последнюю сцену — не помню. Возвращаясь домой, думала только о том, что Никита ни в коем случае не должен узнать диагноз. Наутро созвонилась с приятельницей, которая была хорошо знакома с заведующей отделением онкоцентра на Каширке, женой академика Блохина. В тот же день встретились с Надеждой Германовной и вместе придумали, что сказать Никите. Мне оставалось только озвучить легенду: «На Каширке есть аппарат для сканирования легкого — таких только два на всю Москву. Я договорилась, чтобы тебя на нем обследовали. Нужно же понять, откуда эти боли».
Никита согласился. После сканирования диагноз подтвердился. Чтобы оправдать назначение химиотерапии, Надежда Германовна сказала пациенту, что у него цирроз легкого, и добавила: «Заболевание тяжелое, лечится трудно, но вместе попробуем с ним справиться».
Я знала, что конец близок, и все равно хваталась за любую соломинку. Однажды, когда навещала Никиту, в палату зашла Надежда Германовна и стала рассказывать, что была на съезде онкологов и узнала там о новом препарате: «С завтрашнего дня станем вам его давать, если будут улучшения, закажу еще партию. Наступит ремиссия — начнем колоть витамины и лекарства, которые поддерживают иммунитет». Доктор так уверенно говорила о возможности выздоровления, что даже я на минуту поверила. Но тут же спустила себя с небес на землю: «Это же она для Никиты, чтобы поддержать... Ты же знаешь реальное положение дел. Чудес не бывает».
Новое лекарство не только сняло боль, но и локализовало опухоль. Никита ездил из больницы на репетиции «Выбора». В июне, когда сезон закончился, врачи отправили его в пульмонологический санаторий. Но в середине срока мужу стало так плохо, что пришлось вернуться в онкоцентр. Улучшение оказалось временным. На Каширке он пробыл до середины августа, который мы всегда проводили в Щелыкове. Никита стал проситься «на природу», и Надежда Германовна его отпустила.
