В Малый пришел с ощущением, что вернулся домой. Ни в одном театре у меня не было такого чувства. Я шел по родным коридорам к кабинету худрука Юрия Соломина, от волнения перехватывало дыхание. А ведь уже был народным артистом. Уговаривал себя: надо держаться! С Соломиным познакомился еще в Щепкинском, он, молодой педагог, ставил нам этюды. Теперь сидел за большим столом в огромном кабинете, утопавшем в золоте и бархате, который некогда занимал Михаил Царев. Юрий Мефодьевич встретил меня словами:
— Ну что, Баринов?
— А ничего, Соломин!
— Пойдешь к нам работать?
— Ну, раз я вам нужен...
Держался довольно нахально, хотя сердце замирало. Так меня приняли в труппу. Позже узнал почему. Малый театр никогда не приглашал в спектакли актеров со стороны, задействовали лишь своих. Но режиссер Владимир Драгунов начал ставить пьесу Константина Романова «Царь Иудейский» и в какой-то момент развел руками:
— Не вижу никого, кто мог бы сыграть Никодима. Такой актер есть в Театре Пушкина. Его фамилия Баринов, я мог бы попробовать его уговорить.
Коршунов с Соломиным переглянулись, Виктор Иванович сказал:
— Не надо, мы и сами можем к нему обратиться.
На первых же гастролях в Алма-Ате у меня случилось три ввода. Один — просто сумасшедший. Хороший артист, немало задействованный в репертуаре, сильно пил. Через час выходить на сцену в спектакле «...И Аз воздам», а его накрывает приступ белой горячки. При этом на спектакле ждут главу Казахстана Нурсултана Назарбаева, а после должен быть президентский банкет по случаю окончания гастролей.
В ожидании банкета сидим с режиссером Сашей Четверкиным в моем номере, режемся в преферанс. Вдруг звонок, беру трубку: «Четверкин у тебя?» Саша подходит к телефону и меняется в лице:
— Врач сказал, актеру нельзя играть. Сейчас сюда придет Коршунов.
Входит Виктор Иванович, спрашивает:
— Как, потянешь?
А роль через весь спектакль, еще и с большим монологом. Отвечаю:
— Если через сорок минут выучу монолог, сыграю, если нет — извините.
— А нам что делать?
— Ждать!
Через сорок минут Виктор Иванович осторожно стучится в номер:
— Ну, что, мой родной?
— Сыграю.
За кулисами поставили длинную лавку, я порвал пьесу, разложил страницы. Суфлера Любу предупредил: «Сидишь и никого не подпускаешь. Как отыграю сцену, убираешь ненужный текст». А по сюжету так все счастливо складывается, что после каждой сцены у меня пауза, выскакиваю за кулисы и учу новый кусок. Спектакль прошел прекрасно. Выхожу из здания, стоит вся труппа и аплодирует мне. После премьеры принято, чтобы актер проставлялся. Я и пригласил широким жестом: «А теперь прошу на рюмку водки!» Все посмеялись и потопали на грандиозный президентский банкет.
В Малом в тот момент служили многие мои однокашники по Щепкинскому училищу, да и вообще немало симпатичных людей. Потрясающим человеком был Юра Васильев — для меня он оставался образцом порядочности, камертоном, по которому я сверял свое поведение. Он остро реагировал на фальшь, если меня хвалил, казалось, сам Господь Бог прошел босиком по душе. Мы очень сблизились, когда играли в спектакле по Солженицыну «Пир победителей».
После фильма «Журналист» к Юре пришла слава, но он никогда не кичился своей популярностью. Был безумно красив и внешне, и внутренне, обладал врожденным аристократизмом. Порой становился жертвой своей известности. Романы, женщины и дети на стороне — все это шло не от подлости, не от неряшливости, а скорее от благородства и мягкости характера! Ну не мог обидеть влюбленную в него женщину отказом. Он никого не заманивал в свои сети, но и не отбивался от женщин, которых привлекала его мужская стать. У него случались романы и в театре — с Викторией Лепко, Ольгой Пашковой...
