Не похож он и на свою мать, его первую — а формально и единственную, ведь они не разводились — жену. Он оставил ее ради актрисы Художественного театра Андреевой, но Екатерина простила обиду. Ее не зря называют святой: вот уже 17 лет, с революции, она защищает несчастных, пытается вытаскивать их из тюрем. Екатерина Пешкова возглавляет организацию «Помощь политическим заключенным». Раньше им кое-что удавалось, теперь она беспомощна. И все же Сталин ненавидит ее так, как будто она и впрямь ему мешает, за глаза он называет ее не иначе как «старухой».
—...Как там поживает эта стар-руха? — и в конце фразы выдыхает, словно сплевывает.
Максим не похож на них обоих, но дороже сына у Горького человека нет.
Packard подъехал к огромному дому с колоннами, развернулся и встал у парадного входа, Горький вышел из машины, тяжело опираясь на руку невестки. Появившись в их семье, она сразу пришлась ко двору, стала своей, быстро попала в семейный тон. Веселая, беззаботная и незлобивая, Надюша оделась по последней европейской моде, затрещала по-немецки и по-итальянски, научилась водить машину. Однажды увидев ее в круглой шоферской шапочке, из-под которой торчали коротко обрезанные кудри, Горький вспомнил, как в старые времена в барских домах называли молодых кучеров.
Тимофей. Тимоша…
И Наденька Пешкова стала Тимошей — новое прозвище прилипло к ней сразу и навсегда.
Она была душой их дома в Сорренто, ей удавалось развеселить любую компанию. Со стороны казалось, что она и Максим — два так и не повзрослевших ребенка: им случалось громко рассориться из-за карандаша, который был нужен обоим, но мирились они тоже бурно. Сын, так и не окончивший университет, не выучившийся никакому делу, и его очаровательная, ни к чему не приспособленная жена идеально друг другу подходили, и он любил обоих… Горький знал, о чем шепчутся за его спиной: он-де любит Тимошу не родственной любовью — не зря же его сын подолгу живет в Горках, а они с невесткой в это время остаются в Москве, в бывшем особняке Рябушинского.
