— Ну что?
— Пока ничего.
Во время одного из таких визитов дверь в кабинет директора «Телефильма» открылась и на пороге появился мужичок с простоватым крестьянским лицом:
— Здравствуйте. Я шофер председателя КГБ, привез вам обратно кинофильм. Пошлите кого-нибудь к машине, чтобы забрали.
Интересуюсь у водителя:
— А вы картину посмотрели?
— Да, — кивает.
— Ну и как?
Мужичок приосанивается, сводит брови к переносице и важно изрекает:
— Ну что сказать? Нам с Юрием Владимировичем понравилось.
Не успела за андроповским шофером закрыться дверь, как на столе Марьяхина зазвонил телефон. Положив трубку, Семен Михайлович обреченно выдохнул:
— Меня и вас обоих Андропов приглашает на личную беседу.
Разговор был спокойный. Никаких резкостей, никакой категоричности. Нам просто дали понять, что некоторые эпизоды в фильме не выверены идеологически. Например тот, где по деревне идет отряд продразверстки. Раннее осеннее утро. Колышутся на ветру черные ветки голых деревьев, каркают вороны. Из серой мглы появляются люди в длинных шинелях и буденовках. Идут молча, широкой решительной поступью...
«Согласитесь, возникает ассоциация со средневековой инквизицией. — Молчим, уставившись глазами в стол. Понимаем: спорить, доказывать что-то бесполезно. — И над эпизодами с арестами тоже стоит подумать. В ближайшее время вы получите рекомендации по устранению недостатков. Но в общем — фильм хороший. Поздравляем».
В пришедшей спустя несколько дней бумаге содержались требования убрать и продразверстку, и аресты, и допросы. Резали с Володей по живому — у обоих сердце кровью обливалось. Полную копию отдали в хранилище «Мосфильма» и после перестройки попытались ее отыскать. Не нашли. Возможно, следом за первой с Лубянки пришла вторая бумага — с требованием уничтожить «крамольную» версию.
Переживать по поводу вырезанных эпизодов у меня была личная причина. Снимая эти сцены, я мысленно посвящал их деду — Мелентию Ивановичу Ускову. Выходец из небогатой крестьянской семьи, он собственным трудом создал в Вохме крепкое хозяйство — с большой конюшней и коровником, сенокосилками, коптильней. Рядом со своим домом построил больницу, где вся округа лечилась бесплатно. О том, как Мелентия раскулачивали, мне рассказала младшая сестра отца — тетя Маня: «Ввалились в дом человек пятнадцать, начали зачитывать бумагу, но папа их остановил: «Я завтра сам уйду. С пустыми руками. Все добро вам оставлю». Наутро положил в карман две столовые и три чайные ложки из серебра, и мы с ним и мамой вышли за порог дома, в который уже никогда не вернулись».
Война застала Мелентия и Маню (бабушки к тому времени уже не было в живых) в Старой Руссе. Вскоре после того как немцы оккупировали город, деда вызвали в комендатуру: «Мы знаем, как обошлись с вами большевики, и про то, что вы хороший организатор, нам также известно. Единственная в городе электростанция разбомблена. Предлагаем возглавить работы по ее восстановлению, а потом она будет оформлена в вашу собственность. Уверены: под вашим началом город будет снабжаться электроэнергией бесперебойно».
