— Что на вас надето?! Вы же актриса!!!
Надя схватила висевшее на стуле платье и, прикрываясь, смущенно пролепетала:
— Но, Иван Александрович, у меня такая зарплата...
На другой день приказом директора «Мосфильма» Пырьева оклад Румянцевой был существенно увеличен — чтобы актриса могла во всем соответствовать статусу.
Уроки Ивана Александровича нам с Краснопольским здорово помогли и в жизни, и в творчестве. Держим их в голове и по сей день, когда сражаемся с продюсерами, большинство из которых ни черта не понимают в кино, но потрясая мешком с деньгами, лезут с рекомендациями: что, как и кого нужно снимать. Порой терпим их вмешательство, а иногда, вспомнив наказ Пырьева не ронять уровень режиссуры, посылаем подальше...
С Пырьевым у меня связана и личная история. В разгар съемок фильма «Неподсуден» потребовалось срочно решить какой-то организационный вопрос. Приехав к Ивану Александровичу домой, кожей почувствовал висящее в воздухе дикое напряжение. Хотя внешне все было тихо-мирно. Услышав голоса, в прихожую вышел сын Пырьева и Марины Ладыниной Андрей — поздоровался, спросил как дела.
Из другой комнаты выглянула невестка Людмила Шляхтур — кивнула и снова скрылась. С Андреем и Люсей мы были знакомы еще со студенческих времен — они окончили ВГИК на год раньше нас с Краснопольским. Поговорив с Иваном Александровичем, я вышел в прихожую, стал одеваться. Вдруг появляется Люся с чемоданчиком, снимает с вешалки свое пальто: «Валера, я с тобой».
Топчусь растерянно у порога, не зная, что сказать. И тут замечаю на лице Ивана Александровича довольную улыбку, а в глазах читаю: «Забирай-забирай это сокровище!» Андрей из своей комнаты больше не вышел.
Конечно, Люся мне нравилась — наделенная необычной, какой-то надрывной, трагической красотой, безусловно талантливая, она притягивала мужчин. Но у меня и в мыслях не было завести с ней роман или даже ни к чему не обязывающий флирт: несвободная женщина, замужем за сыном моего учителя и наставника — как можно?! Однако в тот вечер Люся получила вольную...
Жить с женщиной, не состоя с ней в браке, мне в ту пору казалось непорядочным, неправильным, Людмилу роль любовницы тоже тяготила. Вскоре после оформления ее развода с Ладыниным мы расписались. Поначалу жили в моей «однушке» возле «Речного вокзала», потом переехали на Большую Грузинскую — в квартиру, купленную на мои гонорары и «отступные» Андрея, выплаченные бывшей жене после развода.
Три года, что обитали вместе, стали едва ли не самыми тяжелыми в моей жизни. Люся не умела быть нежной, не знала ласковых слов и никогда не улыбалась. Это не преувеличение: за три года я ни разу не видел радости на ее лице! Жена очень хотела сниматься, но предложений практически не было. Когда не звали в картину, где мечтала сыграть, или если после проб не утверждали на роль, на несколько недель погружалась в тяжелейшую депрессию. Однажды Люся прочла (она очень много читала) повесть о велосипедисте, который всегда приходил последним. Пересказав мне сюжет, заметила обреченно: «Этот велосипедист — я».