С одной стороны, он обожал разнообразие, а с другой — не любил эти тонкие французские или итальянские штучки. Мог есть изыски в ресторане, а дома предпочитал рассольник, харчо, щи зеленые, уху, тот же борщ — то есть все такое простое, наваристое. Я старалась держать два первых, два вторых и три закуски на выбор.
— А вдруг захочется чего-то другого?
— Могло захотеться ночью мороженого. И я не сразу, но научилась забивать мороженым морозилку. У нас было два холодильника в Москве, а в Одессе — четыре. Там все лежало на всякий случай. Потому что если Михалыч чего-то вдруг хотел, его не волновало, что этого нет. «Как так, нет семечек в доме?!» И иногда я садилась ночью за руль и ехала в магазин.
— Обычно мужья бросаются в магазин, если беременная жена ночью зимой срочно хочет арбуз.
— Видимо, он вечно беременный был, он все время что-то хотел. Сейчас вообще нет проблем с доставкой, а в наши годы ее не существовало. Я сама должна была встать и поехать.
— Именно физическая пища была каким-то наслаждением, вдохновением?
— Да, и триггером, и поводом устроить скандал. Это был единственный триггер.
— Послушайте, а как же ревность? В публичных выступлениях и в интервью Михаил Михайлович о ревности говорил. О том, что Жванецкий вас сильно ревновал, вспоминают и его друзья.
— Все преувеличение. Это могло бы быть, если бы я ярко проявляла кокетство. А я очень обучаемая женщина. Один раз в молодости при мне какой-то высокопоставленный чиновник из-за границы подошел к нам с Михалычем и сказал мне комплимент. Я получила три испорченных дня: со мной не разговаривали, и я вообще не понимала, что происходит. Потом разобралась и научилась вести себя так, чтобы вообще никто даже не мог мне сказать комплимент, то есть внутренне отсекала эту историю. Поверьте, мужчины это чувствуют. Женщина транслирует, что за ней можно ухаживать...
Не было ревности. За 30 лет совместной жизни у нас случилось только два небольших скандала на эту тему. Но мне кажется, это самого Михалыча как-то бодрило. Он это сублимировал в творчество. Возможно, Миша ревновал меня и что-то внутренне переваривал, возможно, даже рассказывал что-то друзьям. Вначале, наверное, ему было неспокойно — 24-летняя девица... Кто вообще мог представить, что она возьмет на себя роль нормальной женщины? Но я была взрослее мозгами. Я себя всегда чувствовала на уровне 40-летней женщины. Брала на себя ответственность, была честной. Если ты начинаешь отношения с мужчиной взрослее, ты входишь в его готовую жизнь и должна принять его многие правила. Я это понимала.
У меня всегда было ощущение, что брак — это не страсть, не любовь, хотя у нас присутствовали и страсть, и любовь... Три года вообще была некая болезнь, зависимость от этого человека или даже прекрасная созависимость, когда тебя ничего, кроме него, не интересовало. Я могла семь часов подряд с ним разговаривать, и мне было интересно только с ним. Это же замечательное существование.
— Абсолютно! Это нельзя пропустить ни в каких отношениях.
— Да. Если это кто-то когда-то не испытал, он вообще не может рассуждать на эту тему. Но к браку я относилась, извините, страшное выражение, как к ячейке общества. Я понимала, что Михалыч взрослый и надо родить ребенка. Мы начали жить вместе осознанно, когда договорились, что у нас будет ребенок.
— Вы поженились, когда сыну было лет четырнадцать-пятнадцать. Многих женщин отсутствие штампа в паспорте очень тревожит.
— Мы все проговорили — и содержание, и наследство. Это ведь женщину больше беспокоит, если она не в браке. Но Михалыч не хотел расписываться. Он говорил: «Я боюсь, что, если мы поженимся, что-то сломается».
