«Миша каждый день говорил: «Я тебя люблю!» Отвечала: «Я тебя тоже». — «Ненавижу вот это — «я тоже»...
— Наталья, этот год юбилейный — 90-летие Михаила Михайловича, и по этому случаю запланировано множество событий. Одно из главных — мультиформатный проект «Жванецкий» — гала-концерт, где произведения Михаила Михайловича читают Стоянов, Маковецкий, Вдовиченков, Гришаева и другие. На основе этого концерта выйдет несколько версий фильма для кинотеатров, онлайн-платформ и одного из телеканалов.
— Да, у нас в проекте прекрасный состав артистов. С некоторыми Миша дружил, с кем-то не был знаком, но всех участников проекта объединяет любовь к его творчеству, к его личности. Я рада, что его произведения получат новое прочтение в лице таких талантливых людей. Евгений Гришковец — креативный продюсер этой большой юбилейной истории. Миша к Жене относился очень нежно и трепетно, ценил их общение. Вообще, Михалыч, как бы ни был добер (именно так он это слово употреблял), все равно ревностно относился к хорошо пишущим.
Из современников он любил Фазиля Искандера, Юрия Роста, Александра Чудакова. А из давнишних Сэлинджера, Фицджеральда, Киплинга, ему нравилась искренность, правда и некая детскость.
Он обожал Чехова и его бесконечный юмор. Кстати, мне кажется, что Чехов не бросал медицинскую практику, в том числе чтобы иметь возможность наблюдать за жизнью. Это же гениально: сидишь дома, а к тебе приходят истории, потому что каждый больной идет не только с проблемой, но и с рассказом про свою жизнь... И я понимаю: то, что Чехов писал, — это переложенные рассказы его пациентов. У него в усадьбе Мелихово находилось бесконечное количество людей, даже не хватало кроватей. Он специально построил себе отдельный дом, чтобы уединиться. Люди ночевали на матрасах, приезжали гостить — кто на неделю, кто на два месяца, а кто и на два года. Столько характеров перед глазами у Чехова проходило, и это питало его творчество.
— А что питало Жванецкого?
— То же, что и Чехова: люди, их истории.
Питали Одесса, Питер и Москва, где он жил. А это три разных вида бытия, которые Мишу обогащали. Мне кажется, что тонкость Одессы он до конца понял, только когда уехал оттуда. А нежность и какую-то заунывную интеллигентность Питера — когда переехал в Москву. Красоту Москвы и нашей страны, когда мы стали уезжать в Израиль или Америку, где у него были концерты. Он страшно тосковал по Москве, он страшно тосковал по Одессе. Америка ему нравилась два дня, этого времени ему было достаточно, чтобы повосхищаться нью-йоркскими небоскребами. Израиль — чуть больше, потому что там было много друзей и вкусной еды.
— Что больше всего Михаила Михайловича восхищало в Москве, что раздражало?
— Раздражало, что в Москве можно сделать только одно дело. Мы жили за городом и могли в город ехать час, два или даже три. Конечно, это злило, можно было опоздать на важную встречу.
— Что во время таких вынужденных стояний на трассе делал Михаил Михайлович? Вряд ли просто смотрел в окно.
— Он работал. У нас был большой микроавтобус, в котором при желании даже можно было встать в полный рост. В город мы выезжали на нем.
— Без чего Михаил Михайлович никогда не покидал дом?
— Без специальной сумки. А там было все: его знаменитый портфель, телефоны, зарядки, лекарства, деньги, блокноты. Она всегда стояла собранной. Еще он брал с собой мини-холодильник с контейнерами с едой и только так уезжал каждый день из загорода в город.
— Для чего этот выезд из дома? Ведь можно было бы работать за городом.
— Выезды дисциплинировали. Он ехал в квартиру на углу 1-й Тверской-Ямской и Лесной, которую Михалыч называл своим кабинетом. Он там работал и никого туда не пускал. И еще это была попытка найти необходимое ему для работы одиночество. Изредка мы туда пробивались с боями, чтобы немного убраться.
