— Вы всегда бросаетесь во все ваши истории по любви? Ничего не приходило к вам после долгих уговоров?
— Уговоры были. Скажем, по поводу «Жизни и судьбы». Но там материал был особый — невероятный по масштабу. И пока я не понял, про что это кино лично для меня, не соглашался.
Я действительно стараюсь жить по любви и в жизни, и в кино. Для меня очень важны чувства. Но это не значит, что я делаю все бесплатно, вы же понимаете. Одно не исключает другого.
— Абсолютно. Как родилась ваша любовь к режиссуре? Неужели это на самом деле произошло в пять лет?
— Сейчас вот Стивен Спилберг, с которым я себя ни в коем случае не сравниваю, выпустил прекрасный фильм «Фабельманы». Он про мальчика, который в детстве захотел быть режиссером, про него самого. Так что мой пример не единичный. Иногда такое бывает, что-то торкнет... Другой разговор, что Спилберг был гораздо более последователен, он не уходил в сторону, а я-то уходил в актерство. Но то, что действительно еще в совершенном младенчестве мне этого захотелось, это правда.
— Как может ребенок, который живет в Магадане, вдруг захотеть стать режиссером?
— Я увидел «Гусарскую балладу», влюбился в нее и захотел поставить со своими сверстниками. В итоге я ее пытался ставить в школьном театре. Для этого стал распределять роли, придумывать, как и что мы будем делать. Я даже написал в Московский зоопарк письмо о том, что нам нужны пони, срочно высылайте... Я был этой постановкой озабочен несколько лет. У меня сохранились записные книжки за первый, второй и третий классы, где все подробно расписано. Я был страшно увлечен и настроен на успех в режиссуре... В общем, у меня был большой подготовительный период, лет двадцать пять, пока я не поступил на Высшие курсы сценаристов и режиссеров.
— Почему же вы после школы поступали на актерский, а не на режиссуру в тот же ВГИК?
— Бог уберег... Зато я сейчас преподаю во ВГИКе... Вера Валентиновна Алентова попросила меня после ухода Владимира Валентиновича Меньшова подхватить курс, который он набрал. Там у меня есть совсем молодые ребята, и видя их, я понимаю, что в 17—18 лет идти в кинорежиссуру чуть рановато.
— Но Сергей Соловьев поступил к Ромму 17-летним и был самым младшим на курсе.
— Соловьев поступил молодым, Рязанов поступил молодым. Исключения есть, но совершенно не факт, что я был бы этим исключением. Что касается меня, я в какой-то момент не то что изменил себе, а подумал, что в 17 лет хочу покривляться на сцене. И вот я кривлялся в Щукинском училище, а потом в театре. Но при этом я все время писал, у меня были какие-то сценарии, много сценариев. Один из них, «Долгое прощание» по Трифонову, я снял. Его я практически полностью написал в училище.
— Вы не всерьез относились к своей актерской истории?
— Нет, я относился очень всерьез. Поскольку родители внушили мне чувство долга, я с этим долгом всю жизнь и живу и ко всему, что делаю, отношусь очень серьезно. Вот сейчас мне предстоит печь блины для моей младшей внучки, и я очень серьезно к этому отношусь, поверьте мне. Очень волнуюсь, когда это делаю. Она, как выяснилось, очень любит мои блины, хотя делаю я их совсем недавно, по сути, с пандемии у меня начался какой-то бзик, я стал готовить. Но это так, между прочим... Короче говоря, я относился серьезно к актерской профессии, но все время думал о том, что хорошо бы отползать в режиссуру. Однако на это потребовалось слишком много времени.
