— Что делать, если вдруг вроде бы замечательный артист оказывается тяжелым и неприятным человеком? Я не про Ткачука, конечно же.
— Я понимаю, не про него. Конечно, есть такие. Но, во-первых, у меня довольно долгий период, когда мы общаемся и обнюхиваемся. Есть возможность это понять и оценить, смогу ли я с этим справиться, или это патологический случай. Плюс я вам скажу, что очень многие актеры распускаются в ситуации, когда среда способствует этому. А когда попадают туда, где все заняты делом, заинтересованы в результате, не халтурят и так далее, это тоже на них влияет. Ведь никто же специально не рождается халтурщиком и бесстыжим.
— Какой вы режиссер? Абсолютно ровный и в любой ситуации можете бодро управлять всеми процессами? Или бывают «ямы», бессилие, упадническое настроение или что-то в этом роде?
— Я очень не люблю управлять, но это работа. Я иду работать работу. В жизни вообще ничем не управляю, терпеть этого не могу. Я абсолютный подкаблучник, такой «в законе». Ну а на площадке есть обстоятельства, которые не дают мне возможности расслабиться. Нравится мне это? Нет. Совершенно не нравится, когда вокруг меня 300 человек, которые ждут, что я скажу. Но я назвался груздем и безрадостно полез в кузов. Это тот самый случай.
— Что самое прекрасное в вашей профессии? Что заставляет вас не останавливаться?
— Нравится, когда получается сцена, или тебе кажется, что она получается. Тебе очень нравится, что ты сделал именно так, как хотел: и актеры сыграли именно так, как ты хочешь, и та эмоция, которую ты хотел, родилась в тот момент, когда ты ее почувствовал. Но бывает, что после смотришь и думаешь: «Боже, а где же все это?» Но вот этот короткий момент радости, которому и доверять сильно нельзя, случается.
Радостный момент, когда записывается музыка к картине. Приходит оркестр кинематографии и играет мелодии. И рождение музыки на твоих глазах — это волшебство и счастье. Возникает почти физиологическое ощущение нутряной радости, когда оркестр классно играет какую-то прекрасную мелодию, и ты видишь то, как она совпадает с изображением. Это очень приятно.
Есть радостные моменты в монтаже, когда не получалась сцена, а монтажер переставил кусочки или подрезал, и все заиграло. Но это редкие мгновения.
Радостно, когда хотел что-то снимать, тебе сказали, что ты будешь это делать, но ты еще не начал работу, хотя внутренне понимаешь — это твое. И при этом еще нет кошмарного испуга: где взять лошадей, кто будет играть Гришку Мелехова и так далее. Вот это неделя счастья, когда можно ни за что не отвечать. Больше никаких счастливых моментов в кино нет.
— А что вас вообще в жизни радует?
— Любые успехи моих близких. Радость в том, что все здоровы. Особенной радостью это стало в эти годы пандемии. Радость, когда у всех все хорошо или нормально. Когда я знаю, что у Вовы нет температуры, Ульяна не чихает — это мои младшие внуки... Когда у Даши и у Саши есть работа, когда Лика репетирует, мама вроде бы здорова, у брата все хорошо — мне больше ничего не нужно для внутреннего спокойствия. Но, к сожалению, последний год не дает расслабиться, даже когда у всех все хорошо.
— Где, кроме России, будет премьера «Праведника»?
— Наверное, в Беларуси. Сейчас, к сожалению, не во всех точках мира нам рады. В Израиле мы уже показали картину. Это был предварительный показ для потомков тех, кто участвовал в этой эпопее, и их довольно много. Зал рыдал. Вот такие первые зрители.
