25 августа 55-го года. «Привет! Сегодня убедился в том, что мир — материален. Итак, на сцене актер 3-й категории, Смоктуновский, со своим ростом в 1 метр 84 сантиметра. Этот самый Смоктуновский мечется на сцене в поисках денег на пропитание своей худосочно-радиоактивной конституции. И в это самое время один из аксессуаров... Балка (элемент крепежа декорации. — Прим. ред.), ее вес от 16 кг до 30, тихо, без предупреждения, соскальзывает со своей 6-7-метровой высоты... После того как произошло соединение Смоктуновского с деревянным стержнем, он пошатнулся, сделал 2-3 неловких шага... И проследовал в отдельную комнату... Затем, уже пришедшего в себя, его помещают в машину «скорой помощи» и изолируют от окружающих на снимаемую им квартиру. На этом расщепление «атома живого организма» состоялось. Слава миру материи. Слава балкам в 30 килограмм. Материя — выше всего. Ура, банзай, виват...
Позавчера был в Доме-музее Чехова. Хотели познакомить нас с сестрою А. П., но она почему-то приболела. Что в ее возрасте немудрено, ей 92 года. Наконец-то нашел женщину, по сравнению с которой я — мальчик».
27 августа 55-го г. «Привезу тебе большущий-пребольшущий китовый ус. Именно из него делают массу всяких разных штучек для корсетов и юбок. Ну, теперь твоя душенька довольна?.. Это я продолжаю писать дома, под болтовню нашей хозяйки. Она — штучка! Ходит и все время кокетничает со мной и моими сожителями. Старая дрянь. Всегда старается зайти тогда, когда «мальчишки» или спят, или одеваются, причем войдет, а потом уже говорит: «Ах, простите — я без стука...»
28 августа 55-го г. «Веселого — пруд пруди, а я бреду один, без всякого смеха и без тебя. Мне хотелось завести здесь какую-нибудь девку... А вот сейчас пишу, пишу тебе письмо, и взглянул на себя в зеркало — какой-то осунувшийся, весь в прыщах и глаза ввалились. Неужели, что, уже она — старость? А?.. Сегодня был днем на пляже и со скуки втянулся в преферанс. Ну, конечно. Продул 25 рублей. Ты, пожалуйста, не воображай, что я тебе чуть ли не каждый день пишу. Это я хандрю, ну вот и изнываюсь, плачу в жилетку. А то еще избалуешь тебя, потом самому же ни вздохнуть, ни охнуть. Смотри у меня! Я ведь... Не потерплю! У меня быстро! Я вас всех причешу! У меня ухо остро! Я всем задам... У меня сам совет министров... Я завтра же, сейчас, произведусь в... И так далее! 3 акт. Хлестаков-Смоктуновский... Целую много женушку и обнимаю. Твой Иннокентий».
Сентябрь 55-го г. «Картавый ребятенок, здравствуй! Сегодня три спектакля, и настроение у меня поэтому не очень «Иго-го». Вчера специально звонил тебе, чтобы почерпнуть (не силы — нет) терпения и спокойствия у тебя на эти спектакли. Они ужасны. И играть в них — тошнотворно. Ну не буду тебя расстраивать — это вообще не следует делать, а теперь категорически воспрещено. Нужно беречь мою маленькую женушку и работягу — она будет мамой. А сейчас ее тошнит, и она одна во всей квартире. Рад был услышать твою картавость и твои, как всегда, немного наивные наставления. Пойми меня правильно — в них всегда есть наивность и «безусловная» мудрость. То, что тебя будет тошнить от меня, — я это знал и не раз об этом говорил. Тошнит? То-то! <...> Я скучаю о тебе, моя маленькая, хочется видеть твою мордашу, залезть в гущу твоих волос, всю расцеловать, и еще много-много всяких разных приятных и ласковых вещей».
