18 августа 55-го г. «Лапонька моя! Самое лучшее в твоих письмах — это то, где ты пишешь, что скоро станешь мамой, а я почему-то папой. Ты знаешь, я все время думаю здесь об этом, и когда прочел, то самое первое ощущение (пойми меня правильно) — испуг. Да! Прочел второй раз — уже было что-то другое. Здесь же, не отходя от кассы, прочел третий раз, и знаешь, мне понравилось. Я поймал себя на том, что улыбаюсь. А вечером, после спектакля, проскочила мысль: «Значит, Соломка очень верит в меня, в мои силы, в наше будущее, если с такой простотой и покоем пишет мне об этом»... На следующий день разговорился с нашей концертмейстершей, она задала вопрос, есть ли у меня дети. На что я ответил: «Будут». Она улыбнулась и ответила: «А вы кого хотите, мальчика или девочку?» Я почему-то брякнул: «Девочку». Так что теперь тебе известно, по каким путям развития нужно пойти человечеству».
Первенцу Смоктуновских, дочери Надежде, суждено было прожить лишь полгода. Кажется, Суламифь, вынашивая ее, предчувствовала беду... Муж же старался ее успокоить.
22 августа 55-го года. «Я все-таки всегда, или почти всегда, приношу людям больше недоброго... Все твое письмо проникнуто какой-то тоской и, прости меня, даже какими-то странными мыслями о жизни. Если это результат того, что ты долго не получаешь моих писем и под влиянием нахлынувших на тебя чувств написала такое письмо с грустинкой, то я надеюсь, что и твое такое настроение, и мысли пройдут... Если же это предчувствие чего-то недоброго, связанного с нами, — то это напрасно. Мы взрослые люди и должны вместе постигать жизнь. А что, уже пора. Мне тридцать один. Что же касается «любви» — «не любви», то мы об этом с тобой говорили. В 30 лет это приходит редко, а если и приходит, то, очевидно, к менее испорченным натурам. Но ты знай (и ты это знаешь) одно. Ты для меня — надежда на будущее (и будем надеяться, что будущее будет лучше, чем прошедшее). Ты для меня — находка, желанная и дорогая, при которой я не утрачу собственного «Я» и какого-то (может быть, мнимого) человеческого достоинства. Пойми меня правильно. Я нашел тебя не только для себя. Если бы я не уверился, что тебе со мной будет неплохо и что ты во мне найдешь примерно то же, что и я в тебе, наверняка мы не смогли бы быть вместе. То, что я не верю в себя — это так. Ну а что я могу сделать. Вот дал тебе слово не пить, и 20-го опять напился... Такова моя натура (если ее можно назвать натурой) — грешить и каяться, каяться и грешить. Ну что я мог сделать — поселили меня опять с тем жирным, друзей я опять не завел... Вот мы и напились. Не ругай меня. Больше чем я сам себя наругал — ты наругать меня не сможешь...»
