Рудик работал пока мог, невзирая на кашель и жар, увлеченно занимался оформлением интерьеров, загорал и носился вокруг острова на водном мотоцикле. Нуреев считал, что солнце и работа могут его вылечить. Они помогли, но лишь на время.
В конце августа отпуск у нас закончился. Мы с мужем с грустью простились с Рудиком, спустились вниз, сели в катер, поплыли к Неаполю, чтобы оттуда лететь в Петербург, Галли становился все меньше и меньше. Я видела, что Рудик стоит на самой высокой точке острова. У меня сжалось сердце — такой одинокой казалась его фигура... Я махала ему рукой и думала, что больше его не увижу.
Вскоре его здоровье сильно ухудшилось. Пьетро, смотритель острова, вспоминал последний визит Рудольфа: «Он приехал в августе, стояла сильная жара. Но меня прошиб пот при одном его виде — Нуреев был в меховой накидке, его знобило». Шестого января Рудика не стало.
В Париже перед отправкой его вещей на аукцион верный друг Рудика Дус Франсуа сделала на прощание снимок, поместив на старинном, обитом зеленым бархатом кресле балетные тапочки Рудика, его дирижерские палочки и почетные награды, с виду так похожие на какие-то изящные нарядные броши...
Музей Нуреева, о котором он писал в своем завещании, так и не создан, принадлежавшие ему вещи распроданы на аукционах, в его квартирах живут сегодня новые жильцы, остров тоже кто-то купил, возможно, какие-то нувориши.
Но есть ощущение радости и веры, что сам Нуреев, его душа, его бессмертные танцы — с нами, с людьми, которым посчастливилось хоть ненадолго побыть с ним на Земле.
О нем многие говорили: «Плохой, гадкий мальчик». А у него были очень нежная ранимая душа и доброе сердце. Для нас он навсегда остался нашим другом Рудиком, гениальным танцовщиком, человеком с неуемной жаждой творчества, знаний, безумно любившим сцену и саму жизнь.
Фонд Нуреева, куда я вхожу, добился разрешения установить мемориальную доску на железнодорожном вокзале станции Раздольное Приморского края. Отсюда начался путь выдающегося танцовщика.
Он был человеком мира, даром что родился в пути между двумя станциями. Разве это не символично? Когда Рудик жил в Ленинграде, перед новой партией в балете отправлялся на вокзал смотреть на поезда...
