Конечно, Рудик был богат, окружал себя роскошью, но ведь все это он заработал своим талантом, трудясь по двенадцать часов в день и позволяя себе отдыхать всего лишь шесть дней в году. Он даже не в состоянии был полностью воспользоваться плодами своего труда, и тот же Ли-Галли редко видел своего хозяина.
Мы о многом говорили, вспоминали, затрагивали тему искусства. Я ему как-то сказала:
— Рудик, тебе не кажется, что искусство балета меркнет, скисает?
Он ответил:
— Да! Потому что no stars!
— А почему нет звезд?
В стакане стояли сухарики — длинненькие, тоненькие, он их все в задумчивости переломал и сказал:
— Потому что они все такие! Они хотят пить пиво, гулять и развлекаться. А надо жить в танце.
Он, собственно, так всю жизнь и делал...
Обычно избалованный деликатесами Рудик просил меня приготовить борщ и свою обожаемую картошку с котлетами. Он говорил, что все его раннее детство прошло под знаком картошки. «Это единственный продукт, который мы могли достать из еды», — рассказывал он. При этом любил всякие итальянские пасты. Пил сухое вино, за которым мы с мужем отправлялись на катере в Сорренто.
Кстати, в воде у берега можно было напороться на колючих морских ежей. Обычно рано утром, до прихода на пляж Рудика, для которого его ноги были — все, муж, надев маску, их вылавливал. Рудик очень плохо себя чувствовал, все время покрывался холодным потом, за ночь по нескольку раз менял постельное белье. Днем мы раскладывали это белье на солнце на каменных низких стенках. Там мы осознали, насколько безнадежно он болен. Все попытки заговорить об этом он пресекал, а мы старались скрасить ему существование. Видя, что Рудику очень плохо, я как-то спросила его, не стоит ли съездить в Неаполь к врачу. «У тебя что, нет других тем для разговора?» — ответил он. Больше я о враче не заикалась. Зато однажды, когда мы спускались по ступеням к берегу, он вдруг произнес:
— Мгновенная смерть...
Я превратила все в шутку:
— Это надо еще заработать...
Через несколько дней он пригласил меня покататься на его скутере. Мы сделали круг вокруг острова и когда возвращались назад, Рудик вдруг к моему ужасу с бешеной скоростью помчался на прибрежную скалу. Тут я вспомнила его слова о мгновенной смерти. Но в последний момент он скинул газ.
