Надо понимать, из какой он был семьи. Папа его был политруком Красной Армии, его послали служить на Дальний Восток. Фарида с тремя дочками ехала к своему мужу. Она была на сносях, и Рудик родился в поезде «Транссибирский экспресс».
Наконец после перестройки мы с Рудиком смогли чаще встречаться. В 1990 году мы с братом гостили у него в Париже. Его квартира на набережной Вольтера была напротив Лувра. Все стены от пола до потолка были увешаны картинами художников XIX века с изображением обнаженных мужских фигур, на изящных антикварных столиках стояла мелкая пластика — юноши, кентавры, боги. Рудик любил ходить по антикварным салонам и отбирать то, что ему понравилось. Удивительно: родившись в семье военного политрука и домохозяйки, не имеющий специального художественного образования, он обладал тонким, безупречным вкусом.
К тому времени он был уже главным балетмейстером парижской Гранд-опера. Однажды утром мы побывали у него на уроке, а днем — на репетиции балета «Видение розы». Запомнилась его фантастическая упоенность работой над танцем.
Как-то я была на международной научной конференции Polymer-West в Калифорнии и домой летела через Нью-Йорк, где в это время жил и работал Рудик. Мы заранее созвонились и договорились о встрече. Ему нравилось показывать, с кем он там общается.
— Ты можешь со мной в пять часов поехать к Жаклин Кеннеди?
— Спрашиваешь!!!
Жаклин была интеллигентно проста, доброжелательна, все время улыбалась. Сидим за роскошным столом, Кеннеди «мечет» ему деликатесы, черную икру, а он капризно: «Картошку! Жареную картошку!» Довел хозяйку чуть ли не до слез. Несколько раз она посылала на кухню за очередной порцией жареной картошки... Жаклин как никто другой понимала танцовщика, которого всегда обожала. «По-моему, Рудольф — героическая личность, — говорила она. — Он танцует, не обращая внимания на время, и будет танцевать пока сможет — до самого конца, до последней капли крови». Фактически так и произошло...
Потом мы поехали с Жаклин, ее другом и Рудиком на балет. Балет был странный, труппа мужская, типа коллектива нашего Валерия Михайловского. Пришли домой в два часа ночи, утром Рудику на репетицию, мне — лететь. Но мы и не ложились спать, проговорили всю ночь. Квартира в Нью-Йорке тоже была увешана картинами с обнаженными мужскими торсами, стены обтянуты китайским шелком. В остальном дизайн был скромен. Если в Париже были диван с множеством обтянутых разноцветными шелковыми тканями подушек, мебель из карельской березы, покрытый нефритовой столешницей обеденный стол, то здесь мне запомнилась только висящая в столовой роскошная, привезенная Рудиком из Флоренции люстра.
