Вскоре после революции папа уже женатым человеком вместе с двоюродными братьями переехал в Самару, где в годы НЭПа они построили большой обувной цех и открыли салон обуви «Магазин братьев Оганезовых». Модельная обувь с их фирменным знаком разлеталась мгновенно.
Когда новой экономической политике пришел конец, Саркис Артемович вместе с семьей перебрался в Москву. В расположенной в Трехпрудном переулке мастерской он шил все: сапоги, ботинки, туфли, но его коньком были тапочки. Удобные, изящные, из тонкой кожи, по желанию заказчика — с опушкой или на каблуке.
Отец был светским человеком и поскольку как виртуоз своего дела неплохо зарабатывал, мог позволить себе каждый день обедать в ресторане «Баку», где собирался цвет столичной богемы. Там он познакомился и с Каро Алабяном, который спустя какое-то время принес «мастеру Саркису» шикарную женскую туфлю-лодочку английского производства.
В Москве той поры работала сеть «магазинов случайных вещей», где можно было встретить что угодно: от порванного кружевного зонтика до перчатки без пары. В одном из них жена Алабяна актриса Целиковская и купила лодочку на левую ногу. За два дня папа сшил правую — да такую, что отличить копию от образца никто бы не взялся. Маме очень понравились и чужая обувь, и идея — обойдя несколько магазинов случайных вещей, она принесла домой одинокую модельную туфлю, а уже в следующие выходные на зависть встречным дамам щеголяла в новой паре.
В 1935 году отца арестовали по делу об убийстве Кирова. Трудно представить, каким боком далекий от политики сапожник мог быть к этому причастен, но полтора года Саркис Оганезов просидел в лагере, где с разрешения лагерного начальства построил себе избушку и шил обувь для офицеров НКВД и их жен. Даже ухитрялся отправлять деньги в Москву маме, оставшейся с тремя детьми на руках.
Вернусь, однако, в 1945 год. Осенью, после двух месяцев занятий с учительницей, меня взяли в младший приготовительный класс ЦМШ при Московской консерватории. Через год уже играл довольно сложные произведения. Окончив восемь классов ЦМШ, ушел в Мерзляковское музучилище, потом — за своим педагогом — в Училище имени Ипполитова-Иванова. В обоих учебных заведениях по просьбе преподавателей аккомпанировал студентам-вокалистам, а вечерами подменял ресторанных музыкантов — заболевших или ушедших в запой. Так что к событию, которое стало поворотным в моей судьбе, имел неплохую практику.
Весной 1959 года мой педагог по концертмейстерскому классу спросил, есть ли у меня черный костюм. Я на всякий случай сказал, что есть. «Нужно сыграть Александровичу три неаполитанские песни. Поезжай к нему — порепетируете». Следующим вечером в папином черном костюме я аккомпанировал известнейшему в ту пору тенору Михаилу Давидовичу Александровичу в Колонном зале Дома союзов. На меня сразу обратили внимание администраторы, и через год я уже работал со многими артистами. Несмотря на гастрольные поездки, умудрялся еще прилично учиться.
