Тут в Америку с гастролями нашего цирка уехал мой приятель — он летал под куполом цирка. Шоу называлось «Журавли».
Выехать в США было очень трудно. В визах отказывали всем, а я простоял четыре часа в очереди в посольство, и мне сразу же дали визу. Но была другая проблема — достать билет на самолет невозможно. Цены были атомными. Мы с приятелем, совершенно не надеясь, поехали в Шереметьево «на подсадку». Я подошел к какой-то женщине, и нас посадили в самолет! Даже с родителями толком не попрощался, ушел из дома с маленькой сумкой и тремя сотнями долларов. Чмокнул их на прощание. Они посмеялись: «Андрей, до вечера!»
Так я оказался в Нью-Йорке. Поселился у друга-акробата. Работал и официантом, и таксистом. Если бы остался тогда в Союзе и не было у меня такой сложнойшколы выживания в Америке, стал бы таким же, как Миша Ефремов. Только Америка поставила меня на место. Это было так тяжело, почти как служба в армии.
После этого я стал верить в судьбу: «Если чего-то очень хочешь, непременно сбудется!» Меня все время тяготило, что ничего в жизни не добился. Важно было доказать папе, что я и сам на что-то способен. В Москве я был сыном Щербакова, а в Америке — никому не известным человеком.
Только через год смог начать звонить отцу. Покупал в Нью-Йорке телефонную карточку и набирал с определенного аппарата. Зато много ему писал, рассказывал про свое житье-бытье, что работая таксистом, на порядок больше получаю, чем он, народный артист!
Папа надеялся, что я одумаюсь, как-то сказал мне по телефону:
— Андрюша, ты что? Возвращайся!
Но я ответил:
— Нет, папа, я остаюсь здесь навсегда...
На день рождения прислал отцу подарок — осенние ботинки.
Людмила, жена Володи Земляникина, рассказывала, что папа их пригласил на свой день рождения, как оказалось, последний... Вытащил из шкафа ботинки, которые я ему прислал, и с гордостью им показал. Он их целовал, прижимал к щеке, гладил. Людмила вышла из комнаты, чтобы скрыть слезы.
