В моем полном несоответствии образу советского ребенка, должно быть, виновата мама, до четырнадцати лет жившая за границей, где в двадцатые годы работал ее отец Зиновий Маркович. Однажды он приехал в Союз в командировку и уже сидел в поезде, отправлявшемся в Берлин, когда в купе вошли люди в штатском, забрали паспорт и велели оставаться в Москве до особого распоряжения. От неминуемого ареста, допросов, лагеря или расстрела деда спасла смертельная болезнь. Московское жилье Марковичей находилось в доме Внешторга на Каляевской, и каждый вечер там гас свет в одной или нескольких квартирах, жильцов которых увозили «черные воронки». Дед ждал, что вот-вот придут и за ним, и от постоянного ужаса заболел раком крови. Говорят же, что лейкемия чаще всего спровоцирована мощным стрессом...
После того как Зиновия ссадили с поезда, бабушка и мама, опасаясь возвращаться в Москву, больше года колесили по Европе, но узнав о болезни мужа и отца, сразу приехали. Дед умер спустя несколько месяцев и, возможно, своим уходом уберег от репрессий жену и дочь.
После школы мама поступила в Институт философии и литературы. Получив диплом, была рекомендована в аспирантуру, где к блестящему знанию немецкого и французского, которыми владела с детства наравне с русским, добавила скандинавские языки. Переводила Шиллера, Ибсена, Сименона, Гауптмана, Кауфмана, а еще книги про Карлсона и Пеппи Длинныйчулок. Их автор, шведская писательница Астрид Линдгрен, бывала у нас дома и часто повторяла, что ее герои популярны в СССР как нигде в мире, исключительно благодаря таланту Лилианны Лунгиной. И это абсолютная правда, потому как, например, во Франции никто не знает, кто такая Астрид Линдгрен, у нас же каждый второй цитирует Карлсона и клянется его именем.
Честно говоря, диву даюсь, как у матери получилось оставить такое большое книжное наследство и когда она вообще умудрялась работать, если изо дня в день устраивала судьбы чужих людей — хлопотала, восстанавливала справедливость. Однажды познакомилась в поезде с девушкой-маляршей из орловской глубинки, привела попутчицу в дом и несколько недель готовила к поступлению в Институт культуры, а потом еще и хлопотала за нее перед ректором.
Мамин искренний и добрый интерес к людям творил чудеса: самые мрачные и замкнутые удивительным образом открывались перед ней, а потом любили и помнили долгие годы. Ей удавалось одновременно держать в руках — талант и вовсе редкий! — сотни нитей, тянувшихся к людям, с которыми однажды подружилась. Мне кажется, мама тратила больше энергии и времени на решение разных житейских ситуаций чужих людей, чем на нас с младшим братом. Правда французским со мной и Женей занималась постоянно. Благодаря этим урокам я на нем свободно говорю, читаю, пишу.
