— Ну ты, конечно, не хочешь взять эти деньги себе, а намерен сделать подарок Моте?
Что творилось тогда в моей душе — не передать! Но преодолев себя, кивнул:
— Да.
На мой гонорар мама купила няне жуткий сатиновый халат, который та ни разу не надела.
Очень обидно, что Мотя всего год не дожила до успеха фильма «Такси-блюз» в Каннах. Ушла бы спокойной за «безразумную собаку», ставшую наконец — к сорока годам — «хорошим мальчиком». А родители успели порадоваться: дважды шли со мной по красной дорожке — в 1990-м, когда получил приз «За лучшую режиссерскую работу», и спустя два года — когда следующий фильм «Луна-парк» попал в основную конкурсную программу Каннского кинофестиваля. В этой картине у папы был эпизод, а у мамы целая роль — эмигрантки, решившей после победы перестройки посетить покинутую много лет назад родину и поселившейся с большой компанией новых соотечественников-французов в квартире известного композитора Наума Хейфица — его изумительно сыграл Олег Борисов.
Мои родители были очень разными людьми: мама со своим остросоциальным темпераментом и отец, совершенно далекий от общественных дел. Он — взрывной, вечно импровизирующий, на раз придумывавший характеры для своих героев и бесконечно мягкий. Она — педантичная, требовательная. Общей для обоих чертой было огромное природное чувство юмора, благодаря которому в доме безболезненно разрешались любые острые ситуации. Впрочем, таковые случались редко и без малейшей вины отца, который ни разу не сказал маме слова против. Деньгами в семье распоряжалась только она, что Семена Львовича абсолютно устраивало. Есть такая категория мужчин — «счастливый подкаблучник». Отец был как раз из их числа.
При всей разности характеров жизнь они прожили очень близко, и когда папа ушел, для мамы все потеряло значение. Даже в свою любимую Францию не хотела ехать, говорила: «Мне теперь неинтересно». После отца она прожила меньше двух лет и, кажется, все это время ждала, когда снова сможет встретиться с ним.
— Вашу автобиографию мы оставили на моменте поступления в МГУ. Хочу вернуть вас в конец шестидесятых — начало семидесятых...
— Проучившись пять лет, я, честно говоря, так и не понял, что нам преподавали. В ту пору весь мир бредил идеей выразить язык математическими формулами, овладеть им, как овладели атомной энергией. Но как это сделать, толком никто не знал. После получения диплома устроиться на работу по профессии оказалось невозможно — «разъявшие алгеброй» русский язык специалисты никому не требовались. Меня взяли в НИИ социологии, где я совершенно не представлял, чем должен заниматься. Не представляли этого, судя по всему, и другие сотрудники, потому как в мой первый рабочий день коллеги пекли блины, а потом весело их поедали.
