Представьте — белый роскошный рояль, из окна потрясающий вид на Рим. Сергей сказал: «Все условия есть, но ничего сочинять не хочется. Вот бежишь, опаздываешь, прыгнул в метро — и сразу классно, музыка в голову идет. Здесь же и кормят, и рядом сад с киви и пальмами, и вид на Рим, и белый рояль, и шикарная обстановка. А не пишется».
В Петербурге вдохновение его посещало неожиданно. Он мог прибежать домой, сразу сесть за пианино, быстренько включить магнитофон и играть, играть, играть, чтобы не забыть. Потом спрашивал:
— Ты это когда-нибудь слышала?
— Нет.
— А может, я где-то это услышал?..
Боялся случайно повториться.
А тогда в Италии мы стали просто ездить в Рим, гулять. Была зима, город полупустой — ярко все помню, очень романтическая поездка... Музыки он все же насочинял, но только в самом конце этого творческого «отпуска». Видимо, уже от безысходности. Несмотря на то что фильм так и не сняли, она не пропала. Сергей потом включал «итальянские» фрагменты в «Поп-механику».
Опасения друзей и родных по поводу «тяжелой доли жены музыканта» были напрасными. Жизнь с Сережей оказалась очень легкой — мы даже не ссорились. Несмотря на то что к нему рано пришла известность, муж никогда этим не пользовался и не требовал к себе особого отношения. Помню, сам собрал и приколотил к стене кухонный гарнитур. Они вместе с приятелем-режиссером возились целый день, сказали, что никаких мастеров не надо. При этом если у него не было времени на домашнюю работу, я всегда сама решала бытовые вопросы.
Он все делал хорошо. Полки того самого гарнитура висели много лет — до момента нашего переезда. Перфекционизм касался и быта, и музыки, и других сторон жизни. Если это подарок — то уж роскошный, если цветы — то огромный букет. Цветы он обожал, у нас в доме всегда стояли вазы со свежими розами. Он был человеком-праздником. И создавал вокруг себя сказку.
