Она ездила на Всесоюзное совещание женщин-ударниц, которое проводилось в Кремле. Сохранились фотографии, где мать стоит среди участниц вместе со Сталиным, Молотовым, Ворошиловым и другими членами правительства. На некоторых снимках отдельные лица замазаны чернилами или старательно вырезаны. Так поступали с теми, кого объявляли врагами народа.
Пока была жива бабушка, мы с сестрой легче переносили частое отсутствие матери. Сначала нас определили в детсад, затем в школьную продленку, летом отправляли в оздоровительные лагеря. Не имея постоянной родительской опеки, я рос шалопутным, подверженным влиянию двора. Чудил много. Не то чтобы был заводилой, но отвечать за провинности часто выпадало мне. Незадолго до войны бабушка ушла из жизни, и мать поручила сестре следить за мной и порядком в доме. Но я не слушался и убегал на улицу. Сколько было шансов не выплыть, пойти по скользкой дорожке, но обстоятельства и добрые люди спасали.
После объявления войны мать несколько раз подавала заявление, чтобы ее направили на фронт, но из-за нас ей отказали и перевели в политотдел Военно-медицинской академии, поручив организацию транспортировки раненых, которых в основном доставляли пароходами по Волге. Времени на детей совсем не осталось. Домашнее хозяйство теперь вела сестра. Она готовила, как учила ее мать, маленькими порциями — так экономнее и не прокиснет. Холодильников в ту пору не было.
Город готовился к воздушным налетам. Чтобы стекла окон выдерживали взрывную волну, их крест-накрест заклеивали бумажными лентами, затемнение стало обязательным.
В то утро мать отправилась на работу, мы с сестрой — на уроки. В нашем классе только и было разговоров, что о бомбежке речного вокзала и пойманном диверсанте, подававшем немецким самолетам световые сигналы... Я всегда был спокоен, если мать задерживалась допоздна, и засыпал, не дожидаясь ее. Но тогда до позднего вечера все прислушивался: не идет ли? Какая-то невнятная тревога не давала покоя и чем дальше, тем явственнее перерастала в гнетущий страх... И вдруг в одно мгновение я четко ощутил, что матери нет в живых! В ознобе метался по тахте и молил: «Мамочка, вернись. Я буду слушаться. Не умирай...»
